Взгляд бездны - [8]

– Даже черный человек согласен с Акыс! – вогулка победно воздела кривой палец. – Накормим Куль-Отыра, Акыс помнит древние слова, Акыс не забыла! Акыс слышала, как камлает шаман, когда приходит большая беда и жертвенная кровь льется в огонь! – Она резко повернулась к пленницам. – Вскроем глотки айлат!

Игнат охнул. Вогулка предлагала страшное. От одной мысли о человеческой жертве бросило в жар. Может, и прав Капитошка, нету тут Бога, но разве значит это, что заповеди отныне писаны не для них?

– Язычникам уподобиться? – нахмурился Онисим. – Черту душу продать?

– Хай с ними, с бабами, – Лукьян уставился на вогулок с нехорошим прищуром. – Как на капище резали, ты не особо-то возражал.

– Там другое, – смутился Онисим.

– Все одно грех, – возразил Лукьян. – Одним больше, одним меньше. Я, как Степка, не хочу из себя кишки по живому тянуть. Задобрим демона, а там поглядим.

– Делайте, – велел Угрим.

– Огонь нужен, огонь! – засуетилась Акыс.

Ватага разбежалась, стаскивая валежник и поваленные ветром стволы. Игната оставили охранять пленниц. Бабы ничего не понимали, но заметно радовались, видя костер. «Прости, Господи», – Игнат поднял к пепельному небу глаза. В суете можно было попытаться освободить женщин. Если не совсем дуры – сбегут. Но тогда на корм бесам пойдет сам Игнат. Прости, Господи, если сможешь, прости.

Зыбкие сумерки сменились непроглядной, гробовой темнотой. Зацокало кресало. Игната всегда удивляла способность сибирцев добыть огонь даже из насквозь отсыревших гнилух. Хищно заострившееся лицо Акыс подсветили слабые отблески. Трепещущий огонек лизнул скрученный комок бересты и пыхнул дымком. Вогулка наклонилась и тихонько подула, закрывая ладонями оранжевый язычок. Пламя занялось, пожирая тонкие еловые веточки, и вдруг вспыхнуло, отбросив сгустившуюся тьму на пару шагов. Весело затрещали дрова. Игнат будто впервые увидел лица товарищей. Люди осунулись, постарели, в запавших глазах поселились ужас и мрак. А еще надежда. Надежда, что четыре жизни выкупят жизнь остальным. Энны ползала рядом с мертвым Степаном. Акыс пустилась в пляс вокруг пламени, высоко подкидывая кривые ноги, хлопая в ладоши и монотонно подвывая. Слова были чужие и страшные, пахнущие свернувшейся кровью и плесенью.

Вогульские бабы зашептались и вдруг, одна за другой, повалились на колени в траву. Их тихие голоса вторили исступленному вою Акыс. «Сами отдают себя бесам», – мысленно ужаснулся Игнат. По знаку Акыс Лукьян вытащил нож и перерезал первой вогулке тонкую шею. Черная кровь хлынула в жадное пламя. Лукьян вскрывал глотки деловито и без суеты, словно скотину на Рождество забивал. Женщины встречали смерть с тупой обреченностью. Тела корчились и извивались возле костра. В круг света вступила удивленно хлопающая глазами Энны. Мордаха девочки была испачкана красным. Последняя вогулка засипела перерезанным горлом и ткнулась в огонь. К железному запаху крови примешался тошнотворный аромат псины и сгоревших волос.

Лукьян, расхристанный, залитый человеческой кровью, шагнул к ребенку и прохрипел:

– Чем больше бесам скормим, тем лучше.

– Не трогай дите, – Игнат встал на пути, прикрыв девчонку собой.

– А то что? – в глазах Лукьяна мелькнула заинтересованность.

– Узнаешь, – буркнул Игнат, стараясь быть спокойным и веским. Но голос дрожал.

– Вот я и говорю, чем больше, тем лучше, – Лукьян, страшный, лохматый, с безумной ухмылкой, перешагнул сучащий ногами труп.

Липкое топорище скользило в руках, Игнат часто, с присвистом, задышал. Против казака не сдюжить, как ни крути. Краем глаза он уловил движение, мозглая пелена колыхнулась, из чернильного облака выскочила гибкая тень и сшибла Лукьяна в жадно открывшуюся хищную темноту. Игнат успел рассмотреть гладкую шкуру и пучки длинной, вьющейся бахромы. Вторая тень молнией сбила с ног тоненько взвизгнувшую Акыс. Истошный крик резанул по ушам, костер вспыхнул, метнув в небо пригоршню вертлявых оранжевых искр. Кто-то бегущий едва не опрокинул Игната, мелькнуло перекошенное страхом лицо. Игнат узнал Онисима, и в следующий миг могучая грудь казака лопнула изнутри, ребра вышли наружу, в ране копошилось и извивалось нечто живое, похожее на клубок пупырчатых змей. Слева зашуршало, защелкало, Игнат заорал, махнул топором не глядя, угодив в мягкое. Щелканье сменилось угрожающим клекотом. Игнат отпрыгнул и едва не упал, споткнувшись о труп вогульской бабы. Сука, накормили бесов, порванный рот! Он прижался спиною к костру, пламя гудело и фыркало, вокруг мелькали черные тени, вопили люди. Тело Онисима дернулось и рывком уползло в темноту. В круг света выволоклась приземистая, костлявая тварь на ломаных паучьих ногах. Раздутое волосатое брюхо прижалось к земле, на плоской морде хлюпала безгубая пасть, прикрытая щупальцами с мелкими крючьями. Тварюга издала низкий, клокочущий стон, пустив ртом тягучую слизь, на кожистом боку гноем хлюпала свежая рана.

– Ну подходи, – Игнат тяжко вздохнул. Страха не было. Смысл бояться, если Ад уже пришел за тобой?

Чудище резко дернулось, Игнат подставил топор, но немыслимо быстрая тварь, обманув, прыгнула в сторону. Резанула слепящая боль, в правую ногу вонзился длинный вьющийся шип, выскочивший из месива щупалец. Тварь отпрыгнула, вытащив жало. Игнат упал на спину, перед глазами повисла мутная пелена. Чудище приближалось враскачку, роняя капли ядовитой слюны. «Вот и все, – подумал он. – Паскудно-то как…»