Взгляд бездны - [3]

– Хер там, а не Иртыш, – озлобленно сплюнул Лукьян, увитый жилами, обликом схожий на турка казак.

– Сдохнем все! – взвизгнул Капитошка, нацепивший поверх драной рясы безрукавку волчьим мехом наружу. На шее монаха, рядом с крестом, покачивались ворованные шаманские амулеты из бусинок, косточек, мышиных черепов и монет.

Ватага застонала, рассыпая проклятия Богу, дьяволу, ангелам и святым.

– Едала прикрыли! – рявкнул Угрим. – Солнце где, зрите? Прямо на реку идем! Чую, версты две осталось, не боле того.

Игнат с тоской посмотрел на болезненное, расплывчатое пятно, едва просвечивающее сквозь пелену дымчатых туч. Какие две версты, ежели и шага больше невозможно ступить?

– Не отставай! – Угрим первым спустился по склону, оскальзываясь на поросших лишаями камнях. Акыс заорала истошно, нахлестывая вогулок. Тонкая плетка резала одежду и плоть. Тощей девке досталось поперек рожи, располосовав щеку жуткой ухмылкой, хлюпающей кровавой слюной. Она лишь утробно охнула и присела от удара. Вереница пленниц потянулась в долину. «Откуда в бабе жестокость»? – мысленно ужаснулся Игнат. Сам он мухи не обидел, ну не считая того барского холуя. Курям бошки крутил, было дело, но чтобы живого человека пороть? На некрасивом плоском лице Акыс застыла маска злобного удовольствия.

Бежали, хромая и вихляясь, в могильной тишине слышались надсадное дыхание и кашель. Отмахали саженей двести, вогулка в середине цепочки споткнулась о мягкую кочку и рухнула на четвереньки, сзади налетели товарки, образовав кучу-малу.

– Собаки! – Акыс, взбеленившись, сыпала ругательствами, прыгала вокруг на кривых толстых ногах и секла плетью по чему попало, усугубляя начавшийся хаос.

– А ну осади! – Онисим шагнул и перехватил руку вогулки. – Не замай!

Акыс взвизгнула от обиды и боли, с трудом вырвалась и кинулась к Угриму, ища спасения и вопя:

– Он, он меня… Угримушка! Ох…

Атаман, влепив бабе пощечину, угрожающе прошипел:

– За дело. Не трогай их, слышь. В Тоболе за каждую десять рублев дадут, а тебе цена пшик.

– Угримушка… – Акыс упала к атаманским ногам.

Угрим брезгливо отпихнул ее сапогом и застыл, глядя за спины. Игнат повернулся и обомлел. Позади, на пологом обрыве, открывавшем дорогу в долину, из белесой мглы проступили фигуры – неподвижные, застывшие, как мертвецы.

– Вогулы, – выдохнул кто-то из мужиков.

Нехристей было несколько десятков, они неподвижно стояли на откосе, опираясь на копья, увитые струящимися щупальцами сырого тумана. Ни боевых кличей, ни воплей, ни угроз, ничего. А оттого вдесятеро страшней.

– В круг, в круг! – заорал Угрим, раздирая рот. Ватага приготовилась подороже продать свою жизнь, сбилась в кучу, вогулок загнали в середину. Казаки раздували фитили. Игнат вытянул из-за пояса топор на длинной захватанной рукояти. Ладони осклизли, стало нечем дышать. Ни разу не был Игнат в настоящем бою. А тут первый и сразу последний, видать. Не сдюжить против вогулов. Засыплют свистящими стрелами издали, метя в руки и ноги, навалятся толпой и посекут. Построил избу, дурак? Теперь и могилки не будет, зверье кости по тайге разнесет. Успокаивало одно: Яшка со Степаном, такие же, как и он, простые тобольские мужики, со страху еще больше тряслись.

– Ближе подпустим, – хищно осклабился Лукьян, приникнув к пищали.

– Прощайте, браты, – выдохнул Онисим.

Вогулы не двигались. У Игната дрожали колени от напряжения, струйки пота ползли из-под шапки, заливая глаза. Давно ли до нутра промерзал? Ну грейся теперь… Ожидание смерти хуже всего. Нехристи издевались, отмеряя последние капельки жизни группе уставших, вымотанных погоней людей.

– Ну чего встали, ублюдки? – не выдержав, заорал Лукьян. – Давай, подходи!

Ватага завопила, заулюлюкала. Яшка со Степаном затянули обидную частушку. Лукьян для острастки пальнул из пищали, облако едкого порохового дыма проглотил налетевший с ветром туман.

Игнат заорал матерно, выплескивая накопившийся страх. Крик застрял в пересохшей глотке. Вогулы, все в том же зловещем молчании, растворились в мареве и косых нитках дождя. Будто и не было их. Словно туман слизнул языком.

– Чего это? – удивился стоящий рядом Яшка Крол, мужик степенный и рассудительный, а оттого хер знает зачем попершийся в этот набег.

– Испужались? – предположил Капитошка. Посиневшие губы монаха мелко тряслись.

– Тебя никак, – фыркнул Угрим. – Подлянку готовят, поди.

Игната повело, он шагнул вперед и неловко плюхнулся на колени. Топор выпал, он поднял руку и осенил себя широким, размашистым крестом, ткнулся лбом в землю и истово прошептал:

– Чудо, чудо Господне! Господь спас!

– Господь спас, – эхом отозвался Онисим.

– Чудо, – затрясся Степан Сура, человек семейный и бондарь не из последних, внезапно променявший бадьи и бочки на вольную жизнь, – спаси Господи.

Станичники мешками оседали на колени и крестились, с надеждой заглядывая в низкие хмурые небеса. Благодарили Бога, еще не зная, что Бог отвернулся от них.

Понимали: чудо чудом, а сибирцы вернутся – клочки по закоулочкам полетят. Ватага втянулась в долину, держа путь на закат. Верили – еще чуть, и река. Там на плоты и домой, хвастаться подвигами и добро пропивать. Стояла мертвая тишина. Нудный дождик усилился, туман расползся драными клочьями, прибился к пожелтелой траве, обнажив осколки старых, искрошенных временем скал. Елки и пихты росли чахлыми рощами, упавшие стволы утопали во мхах.