Взъерошенные перья - [12]

И вновь мне не удалось подобрать нужные слова. Никогда не знаю, что говорить в подобных ситуациях. Мне недостает коммуникабельности – по-моему, именно так выражалась моя бывшая жена, ненаглядная Клодзилла.

Шаря в мозгу в поисках подходящей фразы, я в конце концов выдавил:

– Послушай, я постараюсь не мешать тебе, но ты все-таки должна понять, что…

Я собирался сказать Присцилле, что за ней действительно нужно некоторое время присматривать, что ей и в самом деле может грозить опасность, но она не дала мне договорить.

– Неужели, Хаскелл, тебе обязательно было заискивать перед ним? Господи, он же курицу вывел, а не вакцину против полиомиелита. Курицу! О боже.

Я почувствовал себя уязвленным:

– Мне кажется, я не заискивал.

– Заискивал, заискивал. Я видела. Меня чуть не стошнило. В самом прямом смысле.

Я задумчиво посмотрел на нее. Может, мне действительно стоит потерять Присциллу из виду? И чем быстрее, тем лучше.

Но Присс еще не закончила.

– Кстати, ты знаешь, откуда взялась эта дурацкая квочка, с которой он так носится? Подарок моей Матери. Заказала эту дрянь к Рождеству. – Взгляд ее ожесточился. – А через месяц этот мерзавец ее бросил. Ради шлюхи-официантки!

И что прикажете отвечать на подобное признание? Как это мило, что Джейкобу так нравится рождественский подарок его первой жены? А может: да, ты права, дорогая Присс, Джейкоб, похоже, действительно распоследний мерзавец на свете? Но мне почему-то казалось неуместным столь неуважительно отзываться о своем клиенте.

Но Присцилла и не ждала ответа. Она металась по коридору, сжимая маленькие кулачки, и шипела сквозь зубы:

– Я его убью! Убью! Просто сверну ему шею!

Самый логичный способ для дочери владельца птицефабрики. Но Присс была уж больно серьезна. Словно и в самом деле собиралась свернуть шею своему родителю.

Я окончательно лишился дара речи. Неожиданно для себя.

Глава третья

К тому времени, когда Присцилла добралась до своего кабинета, находившегося неподалеку от вестибюля, она уже немного успокоилась, но двигалась по-прежнему несколько стремительно.

Я должен сделать признание. К несчастью, я нахожусь не в лучшей спортивной форме. Вот когда я служил в луисвильском отделе убийств, все обстояло иначе. Вероятность, что тебе прострелят задницу, если ты замешкаешься, служит удивительно мощным стимулом. В те времена я бегал трусцой (на тренажере), исправно поднимал тяжести и до одури прыгал через скакалку. Вспомнить страшно.

А здесь, в Пиджин-Форке, честно говоря, у меня нет ни малейшего стимула истязать себя. К тому же тут нет ни спортивного зала, где можно всласть попрыгать через скакалку, ни даже тренажера для бега трусцой, а беготня по гравиевой дороге, у которой я живу, не кажется мне особенно привлекательной. Все эти камешки, так и норовящие попасть в твои кроссовки, отобьют охоту у кого угодно. Да еще эти вездесущие соседи, гадающие, что это на тебя нашло и не пора ли вызывать скорую психиатрическую помощь.

Присцилла, со своей стороны, выглядела как завзятая любительница беготни. Во всяком случае, ноги у нее были именно такими – стройными и мускулистыми. Впрочем, если она каждый божий день вот так носится по коридорам, то вполне может претендовать на место в олимпийской сборной. Секретаршу в вестибюле я миновал с высунутым языком, но от Присс не отстал ни на шаг. Чем очень горжусь.

Белобрысая особа, сидевшая за столом, оторвалась от пишущей машинки и проводила нас взглядом. При этом почему-то покраснела. То ли ее смутил наш вид, то ли она от природы чересчур застенчива. Впрочем, всякий покраснеет, когда по коридору вприпрыжку носится парочка разнополых взрослых. Черт знает что можно подумать.

Когда я попытался нырнуть вслед за Присциллой в ее кабинет, она снова разъярилась.

– Черт возьми! – воскликнула она, так и сверкая глазами. – Не будешь же ты таскаться за мной повсюду?!

Ну что на это ответишь? «Нет, конечно нет, дорогая Присцилла. Всем известно, что телохранители лучше всего выполняют свою работу, когда находятся вдалеке от человека, которого им поручено охранять». Я невозмутимо посмотрел на Присс, подошел к серому металлическому стулу и сел. Продолжая смотреть на нее.

Я все еще тяжело дышал, так что говорить все равно не мог. Даже сомневался, что смогу вымолвить хотя бы слово.

Присцилла сердито встряхнула короткими волосами.

– В голове не укладывается, чтобы в мою жизнь вмешивались столь грубым образом!

У нее, поверьте, с дыханием все было в порядке. Она обращалась не столько ко мне, сколько к мебели, размахивая руками точь-в-точь как отец. Невольно задашься вопросом, а не передается ли дурной нрав по наследству.

– И все из-за какой-то идиотской записки! Не могу в это поверить!

«Придется, дорогая Присцилла». Именно это мне хотелось ей сказать, но я благоразумно промолчал. После четырехлетнего брака с божественной Клодзиллой у меня накопился большой опыт общения с разгневанными женщинами. Я понял одну истину: самое лучшее, что можно сделать в подобной ситуации, – это помалкивать себе в тряпочку. А если тебе вдруг приспичит поговорить, то рискуешь увидеть перед собой уже не разгневанную особу женского пола, а настоящий смерч. Особенно актуальным это правило становится в тех случаях, когда неподалеку от разгневанной женщины имеется какой-нибудь массивный предмет.