Взаперти - [27]

– Том?

– Ага, и так несколько месяцев. Сами решили, сколько мне лет и как следует одеваться. Поскольку я с ними не разговаривал, из меня старались сделать другого человека. Лучше бы они вообще меня не поймали.

Я задумалась, что стало бы тогда. Неужели ты так и бегал бы по ферме отца, как самый дикий из ее обитателей? И окончательно забыл бы человеческий язык? А может, для тебя это было бы неважно.

– Когда же ты снова начал говорить?

– Когда ко мне подослали мозгоправа. Я тогда вмиг его раскусил. – Ты пожал плечами. – В том приюте я здорово научился драться.

– Но из тебя все-таки что-то вытянули?

– Вытянули. Мое имя, – отрывисто сказал ты. – А потом узнали, что мать уехала из страны, а отец откинулся в каком-то пабе. К тому времени ферму уже раздербанили за долги. – Ты по-прежнему зло смотрел на меня, сжимая край дивана, пока тростник не захрустел. – Никто не знал, кто я, – добавил ты. – На самом деле. Когда меня привезли в город, вся моя жизнь началась заново, из грязи – и вверх.

Глубокая морщина залегла у тебя посреди лба. Плечи и шея напряглись. Я вдруг поняла, что начинаю считывать твои сигналы – понимать, когда ты взволнован, недоволен или расстроен. Ты провел ладонью по лбу, словно разглаживая морщины. Я слегка придвинулась к тебе.

– Значит и тебя вроде как украли, – тихонько сказала я, собравшись с духом. Я не сводила с тебя пристального взгляда. Твои глаза превратились в щелки. Ты прекрасно понял, что я имела в виду. Тебя украли так же, как ты украл меня. – Я твой способ свести с ними счеты?

Ты долго молчал. Но я упорно буравила тебя взглядом. Как только я поняла, что ты не взбесишься и не сорвешь зло на мне, то осмелела. В конце концов ты первый сдался.

– Нет, – ответил ты. – Не так. Я спас тебя от всего этого. Спас. А не украл.

– Лучше бы ты ничего не делал.

– Не говори так.

В этот момент твой взгляд был почти умоляющим.

– Здесь гораздо лучше, чем на отцовской ферме, – твердо заявил ты. – Никто не покупал эту землю. Никому она и не понадобится. Это умирающая, одинокая земля.

– Прямо как я.

– Да, как ты. – И ты закусил губу. – Вас надо спасать.

* * *

Той ночью мне не спалось. Впрочем, обычное дело. Я пялилась в потолок и прислушивалась к тому, как стонет дом. Как живой. Как здоровенное животное, лежащее среди песка, а в брюхе у него – мы.

Я прикидывала, как разделаюсь с тобой. Представляла, как ты захрипишь и забулькаешь, когда я воткну что-нибудь острое сбоку в твою шею. Представляла, как хлынет кровь, пачкая мои руки и оставляя пятна на дощатом полу. Как твои голубые глаза постепенно застынут.

Но все эти видения меня так и не усыпили. И я задумалась о том, что скажу родителям, если снова увижу их, – в основном я просила прощения.

Простите, что разбила мамину любимую вазу.

Простите, что вы в тот день застали меня навеселе.

Простите, что мы поссорились в аэропорту.

Простите, что меня похитили.

Простите, простите, простите…

И вдруг я очутилась в парке. Я заворочалась, пытаясь выбраться из этого сна, но было уже поздно.

Я быстро шла вперед. В ноздри лез запах теплой прелой земли… всё, что осталось от благоуханного летнего дня. Мошкара вилась вокруг, путалась в волосах, лезла в глаза.

Он тоже был там, всего в нескольких метрах от меня. Догонял. Следовал за мной. Я слышала шорох его джинсов, глухой топот подошв. И ускоряла шаг. Оглядывала деревья и кусты, надеясь узнать знакомые места, но заросли быстро сгущались и темнели, и шелестели, шелестели листьями ветки.

Он был совсем рядом, я слышала его дыхание, тяжелое и хриплое от летней простуды. Я ошиблась поворотом и теперь направлялась к пруду. Он шмыгал носом. Шел за мной, обращался ко мне, уговаривал притормозить. Но я припустила бегом. Глупо вообще-то, ведь этого типа я знала. В любом случае, бежать по этой дорожке оказалось особо некуда – только к пруду. Ноги скользили на мокрых щепках, дыхание учащалось. А вода была уже совсем рядом и приближалась так быстро.

Его тень подкралась ко мне сзади, нависла надо мной, накрыла чернотой мою тень. Я стала оборачиваться, пытаясь придумать, что сказать… про школьные задания, или про Анну, или еще про что-нибудь.

Тогда и он остановился. И я увидела его. Только теперь это был не он, а ты.

Одетый всё в ту же клетчатую рубашку, что и в аэропорту, ты протягивал руки ближе и ближе. Твои пальцы дрожали.

– Прошу, Джемма, – повторял ты, – прошу… не надо.

Но я отвернулась от тебя и бросилась прямиком в пруд. Позволила воде накрыть себя с головой, погружалась вниз, вниз, в холодную темную глубину, и в моих спутанных волосах застревали водоросли.

* * *

Глухой стук доносился с веранды – мерно, отчетливо, как будто там отбивали ритм. Я распахнула обтянутую проволочной сеткой дверную раму и на миг застыла босиком на дощатом полу. В тот день утреннее солнце сияло не так ярко, как обычно. Мне не пришлось ждать, когда глаза привыкнут к свету.

Ты находился слева от меня и был одет в драные шорты и тонкую дырявую майку. Боксерская груша болталась в воздухе перед твоими кулаками. Раньше я ее не замечала – может, ты только сейчас повесил ее. Ты легко скакал на цыпочках и с силой молотил грушу голыми кулаками. Твое тело напрягалось перед каждым ударом, становилось твердым, как камни за твоей спиной. Под майкой выпирали мышцы. В твоем теле не было ничего мягкого, ничего лишнего. Ты кряхтел, молотя грушу, ярко краснели костяшки пальцев, на которых ты ссадил кожу.