Взамен обелисков – кресты - [12]

Из-под микстур кулёчки тянули: «Бери!

Нам ещё дадут, нам сладкого не очень хочется…

Только мамке ничего – слышишь? – не говори».

А он вприпрыжку бежал домой. И ждал возвращения

Мамы (она пораньше придёт, может быть).

Этот Вовка, как говорится, горел от нетерпения

Сладким чаем её хоть разик, но угостить.

А она ему такой разнос устроила!

А она ему говорила: «Ты, как фашист!»

А она его окончательно расстроила:

«Верни немедленно! Ну?! Откажись!»

А ещё, в подушку уткнувшись, плакала…

Он это помнил. Что в жизни не всё одинаково.

…Солнечным светом наступающий день залит.

Маму звали Токмакова Евдокия Яковлевна.

Медработник. А по должности, кажется, замполит.

Думал Вовка, мама будет сахару рада.

О, как хотелось маме своей угодить ему!

Он всё ещё ждал возвращенья солдата-брата,

Позже выяснилось, замученного в плену.

Это потом пришло вместе с победным годом,

Что он у неё на целом свете один.

…Долго ходила на пристань она, к пароходам:

«Может, с фронта вернётся мой старший сын?»

…Память опять ворошить просто ли?

Но иногда уже я представляю всерьёз

Время войны.

Сольвычегодский госпиталь.

И сахар,

           тающий

                     от детских

                                  горючих

                                              слёз.

В наступившем двадцать первом веке

В наступившем двадцать первом веке,

Вдалеке от прожитой войны

Старики, к тому же и калеки,

Видят ужасающие сны.

И от той нелепости очнутся,

Как в бою, когда совсем один.

Все незаживающие чувства

Усмирит опять валокордин.

Не путём каким-нибудь окольным

Молодость их давняя прошла,

Оттого-то снова беспокойно

В майский день Девятого числа.

Дом в Верколе [4]

Судьба ломала и коверкала

Людей хороших в той войне.

Вот старый дом в деревне Веркола,

Звезда из жести на стене.

Она от света солнца выцвела.

Она сейчас – ненужный штрих.

Она теперь – подобье выстрела

Из грозовых сороковых.

Напоминанье – рано, поздно ли —

Всем о солдатах-земляках,

Что много ль, мало ль жили-пожили,

Но след оставили в веках.

Иными обладая свойствами,

К бревну была пригвождена.

…Не только годовыми кольцами

Скрепились наши времена!

Кружка с меткой фабрики Луганска

Кружка

с меткой

фабрики Луганска.

Штамповался

так

солдатский быт.

С нею рядом

брошенная каска.

Знать, её владелец

был убит.

И к деревьям жмутся,

точно к стенам,

в каждые проникли уголки,

как бесхозье,

головные шлемы,

также ложки,

также котелки…

Бытование

в условьях тяжких,

средь болот замшелых

жизнь текла!

…Блекнет алюминий

смятой фляжки

в залежах

разбитого стекла.

То стекло

уже подобьем линзы

втягивать

готово свет весны…

Там патроны,

от снарядов

гильзы

всё ещё

отчётливо

видны.

Став

хламьём давно

в житейском гуле,

все они помечены

войной:

то на них

пробоина

от пули,

то осколка

рваный

след

шальной.

И в окопе,

что могила,

братском

кружки

никудышные

лежат,

как теперь

под городом

Луганском

вещи позабытые

солдат.

…Двинулось опять

в атаку лето,

резко

разделяются миры.

Зримее

становятся приметы

той эпохи.

Значит,

той поры.

У Вечного Огня

За все

страданья

наши

и увечья,

за годы

длинные

и дни —

горят

и полыхают

Вечные,

как поминальные,

огни.

Там

на лету

снежинки

плавятся.

И слёзы

катятся из глаз.

…Надолго ль

Вечность

здесь

протянется?

Покуда

не отключен газ!

Счета

В майской

осторожной

тишине

стану

размышлять,

не буду

спать я.

У меня

свои счета

к войне:

дед мой

и его

родные

братья…

У Волховстроя

Когда шагали вы

        за Волховстроем

в неведомую

        будущность свою

неровным

        и сбивающимся строем,

Чтоб позже лечь

        в бою и не в бою

От пули,

            ожидаемой,

случайной,

            от скользкого

осколка острия,

Что думал каждый?!

            Кроме этой тайны,

Узнаю всё!

            И не узнаю я!

Надпись на памятнике, установленном в год 65-летия нашей Победы в деревне Борки Котласского района Архангельской области

Вам,

солдаты

Родины и Долга,

Кто

пришёл с войны

и не вернётся…

Всё

проходит.

Все

уходят.

Только

наша Память

Вечной

остаётся!

Я эти строки выносил из боя

Это было

Написано после.

После войны,

На закате мирного дня.

Строки эти

Всё ещё просят,

Стонут они

И умоляют меня:

Вынести их

Поскорей

С поля боя,

Вытащить

Под отчаянной пальбой…

А не то они

Оглохнут от воя.

А не то они

Исчезнут сами собой.

А не то,

На снегу

Истекая кровью,

Отдадут свой

Последний

Протяжный вздох.

…Эти стихи

Я выносил

с войны

с любовью.

Ровно столько,

Сколько

Вынести смог.

Катя-дурочка

Катя-дурочка

Знала, хватнула

Войну с малолетства.

И тогда, испугавшись,

Увидела нечто недетское,

И вкусила чужого,

Ржаного хлеба немецкого,

Для защиты себе

Подыскала надёжное средство.

Ах, болезное действо,

Полезное в горькие годы!

Как подобье свободы,

Которая сплошь попиралась.

С ним же перетерпеть

Можно даже такие невзгоды,

Приукрыться за дверью,

Что на толстый крючок запиралась.

Оккупация. Рынок,

Галдежом прорывался облавным,

То туда, то сюда,

Бесполезное вроде метанье.

Быть тогда дураком —

Всё же выгодно всем достославным,

Ну а дурочкой – что же —

Удобно вдвойне и подавно.

В человеческой давке давясь,

Убегая и прячась,

Чтобы гад-полицай

(Он носил для приметы повязку)

И к тебе проявить не сумел

Сволочных своих качеств,

От насилья его оградиться

Гримасой дурацкой.

Защититься от них,

В униформе ступающих серой,

На округу гремя: сапоги

Потому что в подковах.

Заучить слово «нихт»,

На все случаи нужное слово.

И остаться в живых,

Ей, никчёмной (везение?), снова.