Взаимодействие с силой - [5]

Русский художник В. М. Васнецов (1848–1926), отображавший в своих картинах сказочно-былинный эпос русского народа, о связи реального и сакрального (человеческого и божественного) говорил: «Если признать даже, что Бог — только идея, то идея эта самая драгоценная у человека <…>. Самая возвышенная, трогательная, высочайшая поэзия. Все, что есть доброго, хорошего в человеке и его жизни, вытекает из этой идеи Бога: любовь, подвиг, совесть, честь, долг; вся истина, все добро, вся красота. Вес от Бога, и все идет к возвышенности, к Богу»[2].

Русская философия соединила и обосновала веру в Бога с верой в человека в идее Богочеловека-Христа. Идея богочеловека — чисто русская, православная. Являясь духовно подобием Бога, человек открывает в себе божественное через самопознание; «Результат жизни общества народов и всего человечества, — писал В. Васнецов, — развитие человека как человека. Великий пункт в этом развитии — развитие духовное, т. е. самопознание и самосознание в философском смысле»[3].

В этой связи можно сказать так; изначально человек совершает в жизни те или иные поступки как бы инстинктивно, не задумываясь, не отдавая себе отчета в их мотивации. Затем, в процессе социализации, он начинает руководствоваться сообщаемыми ему извне заповедями, законами и правилами. Благодаря этому все способности и свойства индивидуального «Я» могут раскрываться в полной мере.

Память рода

Одним из первых создателей концепции памяти рода («коллективно бессознательного») был швейцарский психолог, психиатр и философ культуры К. Г. Юнг (1875–1961).

Он первый отметил, что развитие психики современного человека в целом повторяет путь развития всего человечества. (Возможно, человечество повторяет путь развития отдельного некогда жившего человека.) К. Юнг утверждал, что в глубине человеческой души живет память об истории всего человеческого рода, что кроме личных свойств «живут» в человеке и свойства его далеких предков.

Наблюдения Юнга показали, что люди во сне и в состоянии транса, т. е. измененного состояния сознания, «вспоминали» вещи, непосредственно связанные с древнейшими космогоническими и эсхатолотческими идеями.

Юнг, занимаясь исследованием снов, сделал выводы о том, что человеческие сны буквально переполнены древнейшими общечеловеческими образами — архетипами. Получалось, когда человек бодрствует, память предков в нем спит, а когда он засыпает, она пробуждается и властно напоминает о себе. Память предков мы можем ощущать и наяву, но это бывают лишь смутные ощущения.

Мир, в котором мы живем, постоянно напоминает нам о давно минувшем прошлом. И прежде всего это прошлое хранят старые песни. С их помощью происходит встреча современного человека с архаическим человеком, живущим в нем.

Культурная атмосфера складывается из великого множества общенациональных привычек, обрядов, традиций, даже определенных движений, жестов, мимики и т. д. Все это и воспитывает душу, насыщает ее животворными импульсами. Поэтому, усваивая их, мы можем тем самым приближаться к пониманию себя не путем сознания, а путем чутья, интуитивного отслеживания своих состояний.

Еще русский художник М. В. Нестеров (1862–1942), который изображал на своих полотнах людей XIV века, живущих в согласии с Богом, говорил: «Я больше чую, чем знаю». В этом и состоит откровение о внутреннем безмолвном знании. Передача и принятие традиции — это великая наука, и прежде всего, наука послушания, внимательного отношения к былому и к тем людям, которые еще помнят о том, чему и как учили их деды и прадеды. Все это позволяет сохранить непрерывность той «нити», по которой передается родовая сила.

Только сила и знания, проникая из прошлого в настоящее, обеспечивают правильность-ладность нашей повседневной жизни.

Поэтому обязанность каждого сохранять эту связь — дерево без корней засыхает.

Религиозно-магическая практика

Религиозно-магическая практика наиболее полное и всестороннее, на мой взгляд, отражение нашла в работах исследователя Б. А. Рыбакова.

Так, он писал: «Интересной промежуточной стадией между волхвами средневековья и ведунами, знахарями и сказителями XIX в. являются северно-русские скоморохи XVI–XVII вв., которых справедливо считают наследниками языческих волхвов.

<…> Интересна близость двух западнославянских слов:

„knez“ — волхв, жрец и „knize“ — князь. Возможно, что в условиях первобытного родового строя князь (от корня „кънъ“ — основа) был главой семьи и главным исполнителем обрядов. В русском крестьянском быту XIX в. жениха и невесту во время свадьбы называли „князем со княгинюшкой“. На таком семейно-родовом уровне „князь“, очевидно, рассматривался как глава житейских дел и как руководитель семейных религиозных заклинаний.

<…> еще в I тысячелетии до и. э. существовали „события“, „соборы“, „толпы“ — многолюдные общеплеменные сборища со сложным сценарием языческого ритуала, с разработанным комплексом обрядов, сопровождаемых заранее изготовленным реквизитом.

В составе племенной знати должны были быть люди, разрабатывавшие и совершенствовавшие систему обрядов, знавшие (или создававшие вновь) тексты молений и песнопений, мелодий напевов, формулы обращения к богам. Вековая традиция неизбежно должна была переплетаться с творчеством и распространением репертуара»