Выйти из учительской. Отечественные экранизации детской литературы в контексте кинопроцесса 1968–1985 гг. - [64]

<…>. С. С. Аверинцев, из которого получился бы неплохой, по крайней мере добрый, сказочник, заметил: “XX век продемонстрировал максимально отвратительные ответы на фундаментальные вопросы бытия, но ни одного из этих вопросов не снял. Мы все знаем теперь, что тоталитаризм не выход. Но где выход – не знаем по-прежнему”. <…> Я вообще, честно говоря, давно не видел вознаграждённого трудолюбия, кроткой бедности, доброго и сильного героя со старым добрым демократизмом в крови. Попробуйте подставить на место Гарри Поттера нашего современного ребёнка. Наш Гарри Поттер не сочувствовал бы беднякам, презирал бы всех, у кого нет магических способностей, никогда не мучился бы совестью от того, что пришлось соврать учителю или нарушить школьные правила. Наш Гарри Пот-тер лапал бы Гермиону и нюхал клей “Момент”. Ибо у нас считается хорошим тоном близость к действительности. Мы не маги и ма-глы. Мы наги и наглы. <…> справедливость должна хоть несколько раз восторжествовать в реальности. Потому что это единственное сказочное чудо, которое иногда бывает на самом деле. Если есть оно, ребёнок поверит во всё остальное. А пока он не верит современным сказкам. <…> Чтобы у нас появился свой Гарик Порткин или свой Иванов с пропеллером, надо сначала выстроить хотя бы одну школу, где не травят талантливых и не собирают дань с родителей, и хотя бы одну крышу, на которой среди мусора хватит места для маленького домика с диваном и верстаком»[128].

Взаимодействие литературы и кино жизненно необходимо ещё и для тематического обогащения современной кинодраматургии. Ведь в прежние времена даже в таком развитом искусстве для детей, как советское, далеко не все вопросы, важные для воспитания ребят, находили какое-либо отражение. Между тем в современной детской литературе – и отечественной, и зарубежной – к этим темам обращаются всё чаще. Так, советское искусство для детей практически избегало того, что создаёт, по терминологии современных исследователей, «инаковость» ребёнка (от английского otherness) и возникающий в связи с этим барьер между ребёнком с проблемами развития и окружающими его людьми.

В русской дореволюционной литературе эту тему отразил только В. Г. Короленко в повести «Слепой музыкант» (экранизирована в 1960 г., реж. Татьяна Лукашевич). В советской же литературе и кино ребёнок-инвалид как персонаж и тем более протагонист практически не появлялся. Результаты не замедлили сказаться на росте коррекционных заведений для отказников в позднесоветское и постсоветское время, когда родители маленького инвалида, зачастую – не самые социально неблагополучные люди, в массовом порядке обнаруживали (и до сих пор обнаруживают) свою психологическую неготовность к исполнению родительских обязанностей такого рода. Самой страдающей стороной в этом становится ни в чём не виновный, но брошенный родителями больной ребёнок. Неудивительно: советское искусство, как и общество, десятилетиями предпочитало не замечать инвалидов, как будто в нашей стране их не существует. Не этим ли объясняется шок, который испытывает при рождении больного ребёнка иной наш соотечественник, как будто он – первый и единственный в мире, кого постигло такое горе; как будто ему нигде не найти ни сочувствия, ни помощи; как будто больной ребёнок отбрасывает и на него самого тень какой-то неполноценности? Не оставляя без внимания социальный аспект проблемы (низкий уровень дохода большей части населения, слабое развитие «безбарьерной среды» для инвалидов и т. д.), следует признать, что воспитание у молодых людей житейской мудрости и мужества в таких испытаниях – это дело и семьи, и школы, и общества, и искусства.

Между тем в зарубежной детской литературе тема детей-инвалидов, их отторжения социумом, вплоть до распада родительских семей в связи с их рождением (Марк Хэддон, «Загадочное ночное убийство собаки»; Миро Гавран, «Забытый сын»; Андреас Штайнхёфель и Шанталь Райт, «Спагетти-детективы»; Шарон Дрейпер, «Привет! Давай поговорим!»; Дж. Р. Паласио, «Чудо» и др.)[129], достаточно широко разработана. В этих произведениях нашла отражение особенность современной западноевропейской цивилизации, обращающая на себя внимание всех российских педагогов, приезжающих в страны Евросоюза для обмена опытом: чрезвычайно тщательно разработанная система обучения умственно отсталых детей и слабо развитая система подготовки детей особо одарённых. Так, герои повести «Спагетти-детективы» – мальчики-ровесники: один из них – умственно отсталый, а другой – вундеркинд. Вместе они раскрывают преступление, тем добиваясь всеобщего уважения. Безусловно, повышенная и пониженная одарённость – равно в природе вещей, нередко одно представляет собой оборотную сторону другого. Но характерно, что оба эти мальчика в начале повести предстают как изгои социума, привыкшего уважать стандарты и норму.

Некоторые из этих книг известны в России, имеют высокий рейтинг у юных читателей. Закрытые в советский период темы социально неблагополучных семей разрабатывают современные российские авторы. Так, некоторые книги Дины Сабитовой – «Цирк в шкатулке», «Где нет зимы» и др. – называют «детдомовскими повестями». Петербургская писательница Екатерина Мурашова, психолог по образованию, на основе своей профессиональной деятельности начала писать повести о детях с отклонениями умственного развития («Класс коррекции», «Уйти вместе с ветром» – в соавторстве с Марией Семёновой). Ирина Зартайская в повести «Я слышу!» рассказывает о дружбе слышащего мальчика с глухим. Повесть Екатерины Мурашовой «Класс коррекции» в 2014 г. была экранизирована Иваном И. Твердовским.