Выйти из депрессии. Проверенная программа преодоления эмоционального расстройства - [59]

Джулии никогда бы не удалось добиться такого результата без практик осознанности и отстраненности. Она начала практиковаться на своих детях предподросткового возраста. Ее отказ от участия в стычках детей ускорил самостоятельное разрешение их разногласий. Джулия установила четкие границы того, какое поведение приемлемо в доме, и дети по большей части считаются с ними. А если не считаются, Джулия спокойно и твердо осуществляет наказание. Сейчас она пробует нечто подобное с мужем. Отказ от контроля над ним будет для нее нелегкой задачей, но все же в пределах ее возможностей на сегодняшний день.

Отстраненность – система экстренной эвакуации, в которой мы отчаянно нуждаемся, способность подняться над шумом в нашей голове и увидеть картину целиком. Отстраненность предполагает определенную степень изолированности от заразительных эмоций – невовлечение в панику или злость окружающих и самостоятельное принятие решения об эмоциональном значении ситуации. Это подразумевает признание того, что кризисные ситуации постепенно разрешаются, что даже эмоции вроде паники сходят на нет, а доступные нам действия с ситуациями и чувствами других людей ограниченны.

Отстраненность относится к аскетической дисциплине, восточной системе ценностей, разительно отличающейся от западного, ориентированного на потребление общества, где выигрывает тот, кто умирает с максимальным количеством приобретений. Сейчас, когда нам достоверно известно о большем несчастье[138], которое приносит материализм, вполне возможно, настала пора начать работу по пересмотру собственных ценностей. Иногда отстраненность означает отказ от борьбы – оскорбительная для многих американцев идея, тем не менее требующая к себе более пристального внимания. Стратегическое отступление от невыполнимой задачи – всего лишь мудрый, а не постыдный выбор. Нам очевидна мудрость умирающего человека, отстраняющегося от каждодневной борьбы за жизнь, чтобы провести больше времени со своей семьей. Однако все мы в процессе умирания, просто кто-то быстрее его проходит, чем другие. Мы должны принять реальность и играть доставшимися нам картами.

Пациенты с депрессией, напротив, словно обладают навязчивой особенностью, не позволяющей им отстраняться. Мы постоянно беспокоимся о неподконтрольных нам вещах или убеждаем себя в том, что не будем счастливыми до тех пор, пока происходит что бы то ни было, не поддающееся контролю. У одной моей знакомой двое детей нетрадиционной сексуальной ориентации. Она практически приняла факт их гомосексуальности, но ужасно расстроена их решением не заводить детей. Она не может общаться с людьми своего возраста, поскольку те беседуют в основном о внуках. Это очень грустно, однако еще печальнее убежденность моей знакомой в безвыходности ее положения. Она уверена, будто без внуков вся ее оставшаяся жизнь будет жалкой.

В достижении адекватной отстраненности могут помочь два вопроса: «Будет ли это важно завтра (на следующей неделе, в следующем месяце)?» и «Что я могу по факту с этим сделать?»

Если я нахожусь в эмоционально напряженной ситуации, результат которой не особенно заметно повлияет на меня, то, вероятно, мне не нужно совершать импульсивные поступки с целью получить какое-то эмоциональное облегчение. Если я в сложной, даже трудной ситуации, но мои возможности ограниченны, своим желанием выполнить невыполнимое я только делаю себя несчастнее.

Обучение контролю над стрессом действительно предполагает контроль над злостью и тревогой, сопровождающими стрессовые ситуации. Размышлять о каких-либо изобретательных подходах к решению проблемы можно, лишь когда эти эмоциональные производные стресса взяты под контроль.

Будучи начинающим терапевтом, я работал с клиентом, который пытался себя зарезать. Он хотел заставить меня позвонить его девушке и убедить ее вернуться к нему, фактически сказать, будто, по моему профессиональному мнению, он не сможет жить без нее. Когда я отказался, клиент невозмутимо достал огромный нож, отсчитал ребра до сердца, прижал острие к своей грудной клетке. «Кажется, вы не понимаете, насколько я серьезен», – сказал он.

Это был момент дичайшего страха для меня. Я не имел ни малейшего понятия, как поступить в таком случае. Я знал, что если позвоню девушке, то буду просто посредником в его манипуляции, но как я мог позволить ему воткнуть в самого себя нож? Мне вспомнилась рекомендация одного из моих инструкторов: «Если вы оказались в совершенном тупике, поднимайтесь и идите в уборную». Я встал и вышел из кабинета, сказав, что мне необходимо посоветоваться. В коридоре я рассказал своему коллеге о происходящем. Затем повторил свою историю шефу, проходившему мимо нас. Моя тревога была заразительной, и после десяти минут обсуждений мы трое последовательно пришли к заключению, что я должен позвонить девушке. Однако, вернувшись к клиенту, чтобы сказать ему об этом, я не нашел его на месте. Должно быть, он начал чувствовать себя глупцом, держа у груди нож в пустом кабинете. Он позвонил мне позже в этот же день, выразил злость на меня за уход, но меня это устраивало.