Выйти из депрессии. Проверенная программа преодоления эмоционального расстройства - [50]

Пессимизм и оптимизм

Мартин Селигман сегодня хорошо известен благодаря своей работе в области позитивной психологии, книге «В поисках счастья» и веб-сайту. Но свою репутацию в академической психологии он заслужил задолго до этого, в связи с проведением первых исследований, в результате которых он создал концепцию «выученная беспомощность», которая затем легла в основу одной из теорий возникновения депрессии. Селигман изучал собак в специальных условиях: одни могли, совершив определенные действия, прекратить болезненное воздействие электрическим током, а другие – нет. Когда животных помещали в новые условия, те из них, кому раньше удавалось отключить ток, активно искали способ выключить его и здесь; а собаки, у которых такой возможности не было, вообще не пытались что-либо предпринимать. Даже если было достаточно прыгнуть через невысокий барьер, чтобы оказаться в безопасности, эти собаки просто лежали и скулили, словно усвоив принцип собственной беспомощности в контроле над своей участью.

Данный эксперимент, возможно, кажется жестоким, но Селигман не сомневался в его пользе. Ученого всегда увлекала проблема того, что одних людей побуждало «пружинить» от стресса и быстро восстанавливаться, а других – претерпевать полный крах. Когда Селигману было тринадцать, его отец, на вид такой сильный и надежный, перенес инсульт, оставивший его парализованным, подавленным и беспомощным. Будучи студентом колледжа, полным стремления изменить мир, юноша наблюдал беспомощность во всех сферах жизни общества. И наконец Селигман решился найти объяснение этому феномену. Его эксперименты обозначили начало конца простоватого бихевиоризма Б. Ф. Скиннера и его последователей (столь влиятельного в американской психологии, но по факту никуда не приведшего), доказывавших, что мы обучаемся чему-либо, когда поощряемое поведение повторяется, а поведение, влекущее наказание, становится менее частым. По логике бихевиористов, собаки не могли сформировать когниций или ожиданий в виде беспомощности, а умозаключения человека были попросту искажениями связи поощрения и наказания. Явление выученной беспомощности оказалось невозможно объяснить через призму бихевиоризма.

Выученная беспомощность очень похожа на депрессию. Она может объяснить немало моделей саморазрушительного поведения: смирение жены перед жестоким мужем, проблемы людей с диетами, курением, алкоголем, мрачные прогнозы по поводу молодежи из бедных районов. Эти люди усвоили идею невозможности как-либо избежать проблем или что-либо изменить. Впрочем, столь же важно еще одно наблюдение в работе Селигмана, привлекшее сравнительно мало внимания: некоторые собаки вовсе не усваивали беспомощности. В более поздних экспериментах с людьми, где организовывалось действие вредных раздражителей в условиях контроля и без контроля, было отмечено, что определенные испытуемые вообще никогда не сдавались. Однако и в случае с собаками, и в случае с людьми объяснить примерно треть ситуаций с их реакциями беспомощности не представлялось возможным. Что же имеет решающее значение? Что стоит за этим упорством не капитулировать перед чередой постоянных неудач?

Хотя Селигман и принадлежит к числу когнитивно-поведенческих терапевтов, его взгляд на мыслительные привычки депрессивных больных отличается от взгляда Бека[119]. Селигман делает акцент на идее стиля объяснения – различных способах нашего осмысления того, как работает этот мир. Он отмечает: люди, склонные быстро сдаваться, имеют определенные схожие стили объяснения. Они считают негативные события постоянными, а позитивные – временными, тогда как люди с оптимистичным стилем объяснения мыслят прямо противоположным образом. В результате если с депрессивным больным случится что-то плохое, он подумает: «Я больше не могу», – в то время как оптимистичный человек решит: «Я могу справиться с этим». Если же произойдут хорошие вещи, пациент с депрессией заключит: «Мне повезло» вместо «Я этого заслуживаю».

Другим параметром стиля объяснения наряду с перманентностью является всеохватность. Всеохватность определяет, как сильно одно событие повлияет на всю оставшуюся жизнь, с какой вероятностью оно подтверждает предсказуемый шаблон, а не единичный случай. Пессимистичные люди видят негативные события всеохватными чаще, чем единичными. Например, они решат: «Честных механиков вообще нет» вместо «Этот механик нечестен». Оптимистичные люди склонны воспринимать негативные события как ситуативные, а не повсеместные: «Сегодня мне нездоровится» вместо «Мне постоянно плохо». Разумеется, для позитивных событий верна обратная закономерность. Пессимистично настроенные люди считают их единичными, счастливыми случаями, не частью определенного паттерна: «Сегодня на математике мне повезло» вместо «Математика мне хорошо дается».

Третий аспект стиля объяснения – персонализация. В условиях негативных ситуаций мы можем обвинить себя, а можем обвинить других[120]. При наступлении позитивных событий мы можем предположить, что просто оказались в нужное время в нужном месте, или подумать, что как-то на это повлияли. Люди, привычно обвиняющие себя во всем негативном, отличаются низкой самооценкой: «Я тупой», «Я ничего не могу сделать правильно». Люди со здоровой самооценкой менее склонны брать на себя вину: «Ты виноват настолько, насколько и я». Оптимисты чаще допускают свою способность провоцировать позитивные события; пессимисты просто приписывают их везению. Апогеем перманентности, всеохватности и персонализации при депрессии становится мнение: «Все везде и всегда ужасно, и это моя вина». Однако более объективный и оптимистичный образ мышления такой: «Плохое иногда происходит, но не постоянно, и на него оказывает влияние большое количество различных факторов».