Вьюга - [14]

А к утру вдруг прорвало. В ту ночь на левом фланге лежали в секрете Пустельников и Князьков, служба протекала спокойно, парни поглядывали в бледнеющий купол неба, где медленно угасала Полярная звезда, ежились от обжигающе холодной сентябрьской росы, предвкушая близкий завтрак и сон. Они оба основательно проголодались, и когда Князьков сказал, что время сниматься, Семен, еще раз взглянув на еле заметную северную звезду, без слов согласился: да, время. И тут же присел, сильно дернув за руку Князькова и тоже вынудив его сесть.

Прямо на наряд, озираясь по сторонам, шла девушка лет двадцати или чуточку больше, с виду сельская, местная, судя по старенькой вышитой безрукавке, наброшенной на узкие плечи, и стоптанным башмакам. Лицо ее было взволновано и покрыто испариной, ноги исхлестаны росной травой и красны, и вся она, напружиненная, смахивала на готовую взлететь птицу, боящуюся всего на свете.

Оттуда, поняли парни, с той стороны переправлена. Она была на их счету не первой связной, переброшенной из-за рубежа по нелегальным каналам противника, и, по всей вероятности, не последней, и они совершенно спокойно - хотя иногда, случалось, такие вот тихие девушки стреляли в упор и попадали, не целясь, на голос, - ее окликнули.

- Йой, мамо! - придушенно вскрикнула девушка и в ужасе откачнулась от двух направленных на нее автоматов.

...Применить оружие она не успела, а может, и не хотела стрелять. Призналась, что послана с грипсом* от самого Ягоды на явку в Сокаль, что никакая она не местная жительница, как говорила вначале, и пускай паны жолнежы поступают с нею так, как поступают со всеми, теперь ей уже все равно, так или иначе москали ее расстреляют. Так пускай хоть не мучают, потому что она правду сказала. Но слова оставались словами - дрожала, как лист под ветром, со страху у нее посерели и дергались губы, со щек схлынул румянец, подрагивали коленки: пускай уж скорее кончают.

______________

* Грипс - секретное письмо.

- Есть хочешь? - спросил девчонку Семен.

- Свынцэвою галушкой нагодуете?

- Какие еще тебе галушки? - Князьков с удивлением на нее посмотрел.

Семен протянул ей пару галет - он их берег на всякий случай.

- Бери, не стесняйся.

- Н-нэ хочу.

- Вот чудная! Что ты думаешь, они отравлены? Ешь.

- Hi, iжтэ самi.

Шли берегом реки по затравенелой узкой тропе. Разгорался теплый осенний день, в воздух поднималась невесомая паутина, стекал с берез пожелтелый лист. Лес кругом стоял завороженно-тихий, задумчивый. Может, потому, что к лицу девушки прикасалось паутинное серебро и мягко ложилась под ноги трава, она немного повеселела и украдкой поглядывала на двух парней с автоматами за плечом, и румянец окрасил ее тугие щеки.

Хорошо, когда автоматные дула ни на кого не нацелены и просто обращены кверху, в синее небо, где звучит крик улетающих птиц, крик, похожий на печальную песню.

- Лэлэкi вiдлiтають у вырiй, - зачарованно сказала девчонка и задрала голову кверху.

- Буслы? - уточнил конвоир.

- Буслы?.. - первый раз засмеялась девчонка. - Цэ ж по якому, на якiй мовi?

- А ты как думаешь?

- Звiдкiля менi знаты?

- Тогда откуда мне знать, что такое лэлэкi?

Девчонка на него внимательно посмотрела, на своего светловолосого конвоира с отнюдь не сердитым лицом, но голосок ее капельку изменился, будто бы огрубел.

- Нэ знаешь, чыя цэ земля?..

- Советская, - сказал сердито Князьков.

- Украiнська...

С заросшего ежевикой и тальником противоположного берега почти одновременно ударили два гулких выстрела, и дробное эхо перекатилось по ельнику.

С Князькова слетела фуражка.

- Йой, мамо... рiдна! - ойкнула девушка и упала в траву, словно бросилась поднимать фуражку.

...Убийц искали полдня. Вместе с польскими солдатами пограничники обшарили прибрежье, вывалялись в паутине как черти, а найти ничего не нашли, даже гильзы не отыскались.

В жухлой траве лежала девчонка. Кто-то накрыл ее солдатским плащом. Могло показаться, что она уснула, пригретая солнцем. Если б не зеленые мухи.

- ...Где-то через полгода мы дознались, за что они убили ее. И убил не кто-нибудь чужой, жених пристрелил по приказу самого Ягоды. Чтоб явку, значит, не выдала... А тот день на этом происшествии не окончился.

Рассказ пятый

В убитой, когда ее привезли на заставу, сестры узнали дочь своего соседа Прохора Грынива - они были с Милей ровесницы.

- То ж Устя! - первой узнала убитую Стефа.

- Вона, - подтвердила Юля. - Устя.

- У неi брат в лiсi, Мыкола. Щэ за нiмцiв у лiс падався. Мабуть, i зараз там, колы не вбылы.

- То не твое дiло, помовчы, Стэфцю.

- Що я маю мовчаты? Брат - злодiй, i вона нэ краща... Що хотiла заробыла. З Польщi вона, з нашого сэла, дэ мы жылы до пэрэсэлення.

Так в тот день обернулись дела. Имело ли это трагическое событие хотя бы косвенное отношение к сестрам, узнать не удалось. Тайну убитая с собой унесла. Ее в тот день схоронили на сельском кладбище, кто-то сердобольный водрузил на холмике березовый крест.

А к вечеру облака затянули небо, похолодало. Ветер трепал деревья, и по сухой земле несло сорванный лист вместе с пылью, исчезла мягкая синева ранних сентябрьских сумерек, тучи загустели и плыли над притихшей землей низко, почти касаясь узорчатого креста на башне собора, где, по преданию, венчался Богдан Хмельницкий. Купол собора был виден издалека, и в лунные ночи на нем золотился крест.