Выстрел в лицо - [6]

— Цицерона? — оторопело переспросила Паола.

— «О государстве», и письма, и обвинительные речи против Верреса. И даже стихи, — ответил Брунетти.

Озябнув, он вновь взял жену за руку и пошел к мосту. Паола шла медленно, пока наконец на середине моста не остановилась вовсе. Не отпуская его руки, она повернулась к нему лицом:

— Надеюсь, ты понимаешь, что тебе повезло жениться на единственной в этом городе женщине, которой твои объяснения кажутся вполне логичными?

Брунетти не сдержался и хихикнул.

— Кроме того, я не скучала — интересно было смотреть на людей за работой.

— За работой?

— Именно, — кивнула Паола и принялась спускаться с моста. — Франка Маринелло работала, пытаясь впечатлить тебя своей начитанностью, — продолжила она, когда Брунетти ее догнал. — Ты работал, стараясь понять, как женщина с ее внешностью умудрилась прочесть Цицерона. Катальдо работал, желая убедить отца вложить в его предприятие деньги, а отец работал, решая, стоит ему это делать или нет.

— И во что он собирается вкладывать деньги твоего отца? — заинтересовался Брунетти, тут же забыв про Цицерона.

— В Китай, — ответила Паола.

— Oddio, — только и смог пробормотать Брунетти.

2

— С чего это ему вдруг вкладывать деньги в Китай? — никак не мог угомониться Брунетти.

Паола наконец остановилась, как раз напротив столовой пожарной станции — в этот час она пустовала, и в воздухе не носились, как обычно, ароматы пищи.

— Почему именно Китай? — допытывался у нее порядком озадаченный Брунетти.

Паола покачала головой, словно не веря своим ушам, и огляделась вокруг.

— Кто-нибудь, — воззвала она, — ну хоть кто-нибудь скажет мне, кто этот мужчина? Иногда по утрам я вижу его в своей постели, но не может же он быть моим мужем!

— Паола, да хватит тебе! Скажи мне, и покончим с этим, — попросил Брунетти, уставший от бессмысленного разговора.

— Ты же по две газеты каждый день прочитываешь от корки до корки! И при этом не понимаешь, почему человеку вдруг захотелось вложить деньги в Китай!

Брунетти взял жену за руку и развернул в сторону дома. Какой смысл обсуждать это посреди улицы, когда можно делать то же самое по дороге домой или, еще лучше, лежа в постели?

— Разумеется, я понимаю, зачем люди вкладывают средства в экономику Китая, — ответил он. — У них там бум, расцвет всего, чего только можно, котировки акций растут как на дрожжах, и всему этому не видно конца. Но отец-то твой что там забыл?

Паола замедлила шаг; почувствовав это, Брунетти потянул жену за собой — не дай бог, опять примется взывать к небесам в поисках ответов на риторические вопросы.

— Потому что в жилах моего папы течет кровь настоящего капиталиста, — объяснила Паола. — Потому что мужчины рода Фальеров на протяжении многих веков были торговцами, а суть торговли состоит в получении прибылей.

— Заметьте, все это говорит профессор и преподаватель литературы! Это говорит женщина, которая всегда утверждала, что ее деньги совершенно не волнуют, — усмехнулся Брунетти.

— Это оттого, что я — тупиковая ветвь нашей семьи. Я — последняя из Фальеров. Наши дети будут носить твою фамилию. — Она чуть замедлила шаг. — Мой отец всю свою жизнь зарабатывал деньги, — спокойно произнесла она, — и именно благодаря этому я, да и наши дети тоже, могу позволить себе роскошь не интересоваться этими самыми деньгами.

Брунетти, сыгравший со своими отпрысками чуть ли не тысячу партий в «Монополию», был уверен, что ген капитализма передался и им. В отличие от матери, дети вполне живо интересовались деньгами, очевидно получив в наследство от деда и его капиталистические наклонности.

— И он что, считает, что там можно заработать? — спросил Брунетти и, боясь вызвать недовольство жены слишком очевидным вопросом, тут же добавил: — Ничем не рискуя?

— В смысле? — обернулась она к нему.

— Ну, в смысле не криминальным путем. — Брунетти и сам понимал, как глупо это прозвучало.

— Хорошо, хоть ты видишь разницу между двумя этими понятиями, — заметила Паола, на протяжении многих лет голосовавшая за коммунистов.

Какое-то время они шли молча. Вдруг Брунетти остановился.

— Слушай, а с чего это твоя мама заговорила про наши гастрономические пристрастия? Ну, про то, что наши дети якобы ужасно разборчивы в еде?

— Просто жена Катальдо — вегетарианка, а мама не хотела привлекать к этому внимание. Вот я и решила «взять вину на себя» — так у вас в полиции говорят? — ответила Паола и легонько сжала руку мужа.

— То есть моя невероятная прожорливость — это полнейшая фикция, да? — не удержался Брунетти.

Ему показалось или она и впрямь на какое-то мгновение замешкалась?

— Да, — в конце концов согласилась Паола и, улыбнувшись, потянула его за руку: — Это полнейшая фикция.

Если бы Брунетти не проникся за время беседы симпатией к Франке Маринелло, он бы наверняка отметил, что она и без всякого вегетарианства привлекает к себе достаточно внимания. Но Цицерону удалось полностью изменить мнение Брунетти об этой женщине — ему даже захотелось защищать и оберегать ее.

Они прошли мимо дома Гольдони, повернули сначала налево, а затем направо, к Сан-Поло. Когда они вышли к campo, Паола остановилась и огляделась вокруг.