Высшая милость - [22]

Кони, Ковенант, закрыты.

Она потерла виски и постаралась извлечь из слов скрытое значение, точно также как её отец боролся с числами в Библии. Но чем больше она думала, тем сильнее ответ ускользал. Закрыты? Почему это её мучает?

Она встала, раздвинула занавески и открыла одно из двух окон. В лунном свете бледнела лужайка, чернела изгородь, и на небе виднелись мазки звезд. Закрыты. Стояла тишина, дом весь спал, и опять вдали проухала сова, охотившаяся в буковой роще. Кони, Ковенант, закрыты.

Внезапно она подумала о Тоби Лазендере и четко увидела его лицо, которое не могла вспомнить неделями. Она улыбнулась в темноту, ей так хотелось немедленно убежать, и подумала, что именно к нему она убежала бы. Возможно, он помнил её, но даже если нет, наверняка он бы помог, поскольку он добрый, великодушный и друг, хоть и был им один день. Затем опять почувствовала безнадёжность этого намерения. Как она сможет добраться до Лондона без денег?

Она вздохнула, закрыла окно и внезапно застыла. Закрыты. Она вспомнила! Она вспомнила похороны матери четыре года назад и вспомнила плач с женской скамьи, долгую, долгую проповедь Преданного-до-Смерти Херви, в которой он приравнивал Марту Слайт к Марте из Библии и также вспомнила слова «закрыты». Её отец молился на похоронах, молился импровизированной молитвой, в которой он тягался с Богом, и в своей молитве он произнес это слово. В том, что он его сказал, не было ничего особенного, но она вспомнила, как он его сказал.

Прямо перед этим словом он сделал паузу. Эхо его голоса затихло где-то между каменных колонн, и среди собравшихся возникло замешательство, потому что все подумали, что Мэтью Слайт потерял самообладание. Молчание затянулось. Он сказал что-то наподобие «её жизнь на этой земле закончилась, её дела…», затем замолчал, и все смутились. Она вспомнила ноги, шаркающие по полу, рыдания Хозяйки, а она подняла голову, чтобы взглянуть на отца. Его лицо было повернуто к лучам, один кулак поднят и в затянувшейся тишине она поняла, что он не рыдает. Он просто потерял ход мыслей. И ничего больше. Она увидела, как он потряс массивной головой и закончил предложение простым словом «закрыты».

И все. В то время её показалось это странным, как будто какие-то остатки жизни матери закрыли в шкафу с посудой. Она слабо помнила похороны, кроме пения печальных слов возле сырой могилы, и снега, кружившегося над высокой крышей. Закрыты.

Оставалось совсем немного, ещё были письма от родителей Марты Слайт и Кони. Кем бы он ни был, он появился в их жизни как раз в то время, когда Мэтью Слайт разбогател, и она задалась вопросом, может печать, тайна печати спрятана не здесь, а в комнате матери. Все ещё закрыта? Ждет?

Она быстро оделась, погасила свечи и повернула ключ в замке. Он скрипнул, поддавшись, и Смолевка замерла, но из коридора не раздалось ни звука. Ей надо поискать наверху, в спальне родителей, пустовавшей в ожидании её свадьбы со Скэммеллом, все были уверены, что она состоится до её дня рождения в октябре.

Все слуги, кроме Хозяйки, спали в дальнем крыле дома, где находилась и спальня Смолевки. Комната Скэммелла находилась над главным входом, и она слышала его храп, когда замирала на верхних ступеньках. Ближе всех спала Хозяйка, в комнате, дверь которой открывалась прямо в гардеробную матери, и Смолевка понимала, что ей надо передвигаться чрезвычайно бесшумно. Хозяйка могла проснуться от малейшего звука и появиться, свирепая от злости, чтобы выставить злоумышленника. Разувшись, Смолевка прокралась по короткому коридорчику в большую безмолвную комнату, где раньше на большой несчастливой кровати спали её родители.

В комнате пахло воском. Кровать была покрыта тяжелой льняной простыней, собравшейся складками там, где тёмный балдахин держали шесты. Справа от неё была гардеробная отца, слева — матери, и она колебалась.

Было темно. Она пожалела, что не принесла свечи, но занавески были открыты и глаза медленно привыкли к сумраку. Она слышала собственное дыхание. Каждый звук, который она делала, казался значительным: шорох юбок, тихое шарканье ног в чулках по деревянному полу.

Она посмотрела направо, слыша даже, как волосы шелестят на её плечах, гардеробная отца была перевернута вверх дном. Кто-то уже побывал здесь до неё, выпотрошил сундук и скинул одежду с полок. Она подозревала, что комната матери подверглась такому же обращению. Дверь в неё была приоткрыта.

Она медленно пошла к ней, стараясь ступать невесомо и замирая при малейшем скрипе половицы. Дотянувшись рукой до двери, толкнула, и дверь, качнувшись, тяжело, безмолвно открылась.

Лунный свет освещал комнату. Дверь в дальней стене вела прямиком в спальню Хозяйки. Она была закрыта. Если кто-то и обыскивал эту комнату, то сделал это аккуратно, или, что наиболее вероятно, Хозяйка прибрала после него. Пока эта комната использовалась в качестве кладовой для хранения тяжёлых льняных простыней, в лунном свете бледнеющих на полках. Пахло рутой, которая, по словам Хозяйки, отгоняла моль.

Закрыты. Возле стены стоял большой сундук матери, крышка открыта.

Смолевка нервничала. Прислушалась. Она слышал скрип балок старого дома, слышала собственное дыхание, слышала далекое приглушенное грохотание храпа Скэммелла.