Высшая милость - [20]

— И историю о Его возмездии, мистер Хорснелл?

Именно этот вопрос она никогда бы не осмелилась задать своему отцу, а он никогда бы не дал ей ответа, который дал конюх. Он пожал плечами и сказал буднично, как будто говорил о масле для копыт или лопате для навоза.

— Господь любит нас, это все что я знаю. Глупых или умных, мисс Доркас, он любит нас. Вы молитесь, мисс, а ответ будет.

Да, она уже знала ответ, и была слишком слепой чтобы не увидеть его. Она знала, что ей надо делать. Ей нужно сделать то, что не удалось этому чужому мужчине, не удалось её брату, и не удалось Сэмюэлу Скэммеллу. Она должна найти печать и надеяться, что это и есть та дверь, которая ведёт к свободе. Она улыбнулась.

— Молитесь за меня, мистер Хорснелл.

Он улыбнулся в ответ.

— Почти все эти двадцать лет, мисс Доркас, я делал это. Полагаю, и теперь не остановлюсь.

Она найдет печать.

5

Смолевка начала в тот же вечер, объявив, что уберёт беспорядок в кабинете отца, который устроил там чужак. Мужчина ушёл, сказав, что навестит Исаака Блада, хотя на сопроводительном письме, которое привело его в Уирлаттон, стояла подпись самого Блада. Его неистовость и свирепость поисков шокировала Эбенизера и Скэммелла, но он исчез также быстро и таинственно, как и появился. Казалось, печать не существовала.

Скэммелл был доволен, что Смолевка, видимо, избавилась от своей затянувшейся подавленности. Он отпер дверь кабинета и предложил помочь ей. Она покачала головой.

— У тебя ключ от отцовской комнаты?

Он отдал ей ключ. Посмотрел мимо неё на бардак, который она заметила в тот момент, когда мужчина схватил её в коридоре.

— Много работы, моя дорогая.

— Я справлюсь, — она взяла ключ и от кабинета, закрыла дверь и заперлась изнутри.

Почти сразу же она поняла, как ошиблась в своей запальчивости. Эту комнату обыскивали много раз, и вряд ли она найдет, что упустили брат или Скэммелл, но она была внутри, и её переполняло любопытство. Ей никогда не разрешалось заходить в комнату самостоятельно. Отец проводил здесь час за часом, далеко за полночь и, пока она собирала рассыпанные осколки, она думала, что же он здесь делал. Она размышляла, давали ли разбросанные бумаги и книги ключ, нет, не к тайне печати, а к тайне её отца. Почему христианин был сердит всю свою жизнь? Почему он был так зол на Бога, так жесток с его любовью? Стоя посреди комнаты, в которой стойко держался затхлый запах, ей казалось, что это тайна, которую тоже надо раскрыть, если она хотела быть свободной.

Она убирала весь вечер, покинув комнату только раз, чтобы украдкой пробраться на кухню. Взяла два яблока, хлеб и зажженную свечу, которой она могла зажечь толстые свечи на столе отца. Когда она вернулась в кабинет, Скэммелл, молча, стоял у двери и печально созерцал беспорядок. Он ободряюще ей улыбнулся.

— Становится чище.

— Я говорила, что смогу.

Она подождала, когда он уйдет, что он послушно и сделал. Она уже много раз чувствовала к нему жалость. Она была сильнее его и знала, что он приехал в Уирлаттон, ожидая слишком многого, а не просто погрузиться в невзгоды домашнего хозяйства, Она также знала, что до сих пор он желал её. Он неисправимо продолжал смотреть на неё похотливыми глазами, и она понимала, что если выйдет за него, он будет послушным и услужливым мужем. Но обмен своего тела на его угодливость казалось плохой сделкой.

Она зажгла шесть больших свечей и увидела прижатое к стеклу лицо Хозяйки. Хозяйка постучала по стеклу, спрашивая, что она думает делать, но Смолевка просто задёрнула толстые тяжёлые занавеси, заслонив жадное, сердитое лицо. От свечей и закрытых зашторенных окон в комнате стало душно. Она сняла нижнюю юбку, капот, поела, затем опять принялась за свою задачу.

Четверть бумаг представляли собой длинные беспорядочные эссе о Боге. Мэтью Слайт пытался проникнуть в сознание Бога, как Смолевка теперь пыталась постигнуть Мэтью Слайта. Она сидела на полу, скрестив длинные ноги, и хмурилась над его сжатым неразборчивым почерком. Он отчаялся в Боге, как в хозяине, которому невозможно угодить. Смолевка с удивлением читала о его страхе, об отчаянных попытках ублажить своего непримиримого Бога. Но ни строчки не было упомянуто о любви Бога, её не существовало для Мэтью Слайта, существовали только требования.

Большая часть бумаг, казалось, были математическими исследованиями, и она отложила их в сторону, наткнувшись на связку писем, которые обещали быть гораздо более интересными. Читая их, у неё было ощущение, что она подглядывает в чужую жизнь; эти письма уносили её назад к году её рождения, по ним она могла проследить жизнь своих родителей и узнать вещи, о которых они никогда не рассказывали ей.

Первые письма, датированные 1622 годом, поразили её. Письма от родителей её матери к Мэтью и Марте Слайт содержали не только благочестивые советы, но и упреки Мэтью Слайту, что он торговец бедный и должен работать больше, чтобы заслужить благосклонность Бога и преуспевать. В одном письме отказывали занять ему денег, заявив, что уже достаточно было предложено и намекнули, что ему надо проверить свою совесть и посмотреть, не наказывает ли его Бог за какие-либо грехи. В то время, в год её рождения, её родители жили в Дорчестере, где отец, она знала, был торговцем шерстью. Из писем очевидно, достаточно бедным.