Высшая милость - [18]

Смолевке было все равно. Существование Ковенанта с необыкновенным доходом не помогало ей. Пойманная в ловушку брака, которого не желала, она ни за десять фунтов, ни десять тысяч не могла смириться с присутствием Скэммелла. Не потому, что Скэммелл плохой, хотя и слабый, как она подозревала. Возможно, полагала она, он был бы хорошим мужем, но не её. Она хотела быть счастливой, хотела быть свободной, а мягкотелое вожделение Скэммелла абсолютно не компенсировало её отказ от мечтаний. Она была Доркас, а хотела быть Смолевкой.

Она больше не плавала — в этом не было радости, но приходила к озерцу, где цвел фиолетовый вербейник и вспоминала Тоби Лазендера. Она больше не могла представить его лица, но помнила его мягкие поддразнивания, его легкую манеру, и целыми днями мечтала, что однажды он вернётся к озеру и спасет её от Уирлаттона и тяжкого жизненного уклада пуритан.

Как то днём, сидя на лугу, когда с улыбкой на лице она думала о Тоби, представляя, как он приезжает, Смолевка вдруг услышала цоканье копыт позади неё. Улыбаясь, она обернулась и увидела, что к ней на лошади приближается Эбенизер.

— Сестра.

Она продолжала ему улыбаться.

— Эб.

Она надеялась, всего одну сумасшедшую опьяняющую секунду, что это Тоби. Но вместо него на неё сердито смотрел брат.

Она никогда не была близка с Эбенизером, хотя и сильно старалась. Когда она играла в игры на кухонном дворе вдали от надоедливых родительских глаз, Эбенизер никогда не присоединялся к ней. Он предпочитал сидеть с открытой Библией, заучивая главы, указанные отцом на день, и даже тогда он наблюдал за сестрой недовольным ревнивым взглядом. Но он был её братом, её единственным родственником, и Смолевка много думала о нем в течение недели. Возможно, Эбенизер мог стать другом. Она похлопала по траве возле себя:

— Спускайся и посиди. Я хотела поговорить с тобой.

— Я занят, — он нахмурился. С момента кончины отца он напустил на себя вид обремененной многозначительности, особенно это было заметно, когда помогал Скэммеллу в домашних молебнах. — Я приехал за ключом от твоей комнаты.

— Зачем?

— Не твое дело спрашивать зачем! — злостью он показывал нетерпение. Протянул руку. — Я требую, разве этого недостаточно? Он нужен брату Скэммеллу и мне! Если бы наш отец был жив, ты бы не пряталась за закрытыми дверями!

Она встала, отряхнула траву с юбки и отцепила ключ от кольца, висящего на талии:

— Ты можешь взять его, Эб, но ты должен сказать мне, зачем он вам нужен, — она говорила терпеливо.

Он взглянул на неё, черная широкополая шляпа затеняла его лицо.

— Мы ищем печать, сестра.

Она засмеялась.

— Но только не в моей комнате Эб.

— Это не смешно, Доркас! Не смешно! Это для твоей пользы, вспомни, не для моей! Я не получу от неё десять тысяч в год!

Она протянула ему ключ, но тут же отдёрнула руку. Покачала головой.

— Ты не понимаешь, Эб. Я не хочу десять тысяч фунтов. Я вообще ничего не хочу. Я просто хочу быть одна. Я не хочу выходить замуж за мистера Скэммелла. Мы можем сами позаботиться о деньгах, Эб. Ты и я. Нам не нужен мистер Скэммелл! — слова просто вылетали. — Я думала об этом, Эб, действительно думала. Мы можем жить здесь, и ты можешь взять деньги, а когда женишься, я уйду и поселюсь в доме в деревне, и мы сможем быть счастливы, Эб! Счастливы!

Пока она говорила, его лицо оставалось неподвижным. Он кисло смотрел на неё, без симпатии, как всегда, потому что она могла бегать, а он нет, она могла голая плавать в реке, а он волочил свою искривленную иссохшую ногу. Он покачал головой.

— Ты пытаешься соблазнить меня, не правда ли? Ты предлагаешь мне деньги и зачем? Потому что ты не любишь брата Скэммелла. Мой ответ «нет», сестра. Нет.

Она хотела его перебить, но он остановил её движением руки.

— Звучит так хорошо, только ты и я, но я знаю, что ты сделаешь! Ты сбежишь с деньгами, как только тебе исполнится двадцать пять. Ну нет, сестра, ты выйдешь замуж, и когда ты будешь замужем, ты узнаешь, что брат Скэммелл и я заключили соглашение. Мы разделим деньги, Доркас, на троих, потому что так хочет брат Скэммелл. Не это ли хотел наш отец, и думала ли ты об этом? Ты думала, что если он мертв, то все его надежды должны быть уничтожены? Что все, о чем он молился, должно быть уничтожено? — Эбенизер снова покачал головой. — Однажды, Доркас, мы встретимся с ним в лучшем месте, чем это, и я хочу, чтобы он поблагодарил меня за то, что я был хорошим и верным сыном.

— Эб?..

— Ключ, сестра, — он снова протянул руку.

— Ты ошибаешься, Эб.

— Ключ!

Она отдала ему ключ и смотрела, как он, яростно дёрнув поводья и свирепо пришпорив правой ногой лошадь, помчался галопом к дому.

Она снова села, перед ней спокойно текла речка, и она поняла, что все её мечты напрасны. Эбенизер не любил её, она не знала, почему, и подозревала, что он наслаждался её страданиями. Эбенизер унаследовал от своего отца больше чем злость, он унаследовал ту же безжалостность, которая была у Мэтью Слайта. Она вспомнила, как нашла десятилетнего Эбенизера в саду с раскрытой книгой Кларка «Мартирология, жизнеописания мучеников». На открытой странице было изображено, как римско — католические священники вспарывают живот мученику протестанту, и она завизжала от гнева, потому что на привязанном к яблоне маленьком котенке Эбенизер копировал пытку с рисунка, разрезав ножом крошечный мягкий живот животного. Она оттащила его от залитого кровью ствола дерева, от воющего котенка, а Эбенизер плевался на неё, царапал и злорадно кричал, что это уже десятый котенок, которого он убил таким же образом. Она заставила себя убить котенка, перерезав маленькое горлышко, чтобы прекратить его мучения, и вспомнила, как смеялся Эбенизер.