Высшая мера - [14]

Весь зал аплодировал, смеялся над Стецьком, получившим отказ.

Через несколько минут мальчишки стояли у подъезда, чуть в стороне, чтобы не мешать выходившим зрителям. Улица становилась пустынной.

Вскоре появились и артисты. Ребята пошли вслед за Оксаной Ивченко, соблюдая при этом некоторую дистанцию. Запомнили они ее хорошо, и даже слабо освещенные улицы города не могли служить помехой.

— Потише топай, — шепнул Петро.

— Ничего, надо идти, как обычно, вроде бы мы и не выслеживаем, а так… случайно.

Путь их был не очень долгим: Оксана Ивченко жила в двух кварталах от театра, по Столыпинской улице, в особняке, огороженном деревянным забором, — по крайней мере, она туда вошла.

— Запомним этот дом, — сказал Петро, когда они стали возвращаться, — с завтрашнего дня начнем следить.

Славка утвердительно кивнул головой; взглянув на него, можно было подумать, что он чем-то расстроен. Просто он не находил ответа на вопрос. Как же так? Ведь вот недавно артистка выступала, говорила хорошо, правдиво: мол, не пойду за богача, а только за бедняка Алексея. А в жизни, значит, у нее наоборот — погналась за атаманским добром, атаманшей стать захотела…

А у Петра, судя по всему, мысли были спокойные, бестревожные, — он, задрав голову, смотрел на небо: может быть, звезды пересчитывал. Кто его знает…

Где-то вдали, на путях, прогудел паровоз, и снова стало тихо.

— А знаешь что, Славка? Ведь так мы можем каждый день в театр ходить… на третье действие. Завтра у них «Запорожец за Дунаем», потом «Наталка-Полтавка». Все пересмотрим.

— Нет уж, — буркнул Славка. — Будут деньги, пойдем. Зайцем не хочется.

— Больно гордый ты.

13

Был жаркий полдень. Оксана Ивченко дошла до угла, остановилась и закурила. Она механически взглянула на вывеску, прибитую к одноэтажному домику: «Парикмахерская Дорошенко и Пинкуса». Ниже, на зеркальной поверхности, где нарисована женская пышная голова, были еще два слова: «Дамское зало».

Выпуская струйку голубоватого дыма, Ивченко криво улыбнулась: она ненавидела, когда произносили «зало» и «зала» — и всегда употребляла это слово в мужском роде: «зал». Может быть, потому, что так прежде всего говорят о спортивных залах.

В прошлом году артисты театра дали концерт в спортзале краскомовских курсов, и не знала тогда Оксана, что станет частым гостем этого дома. В зале она училась фехтованию на рапире, а в подвальном помещении, где находился тир, стреляла. Тренером ее был Геннадий Вологдин, бывший прапорщик, брат режиссера театра.

Продолжая курить и смотреть в зеркальную витрину, Ивченко увидела в ней отражение детского курносого веснушчатого лица. Оно показалось ей знакомым, и она быстро оглянулась. Мальчишка равнодушно смотрел на нее, другой, такой же паренек, стремглав кинулся в подворотню. Это уже было подозрительным. И вчера возле дома вертелись двое, скорее всего эти же. Оксана Ивченко прикусила губы: неужели слежка? С чего бы это? Да нет же…

Она нахмурилась и медленно пошла по улице.

А Славка начал ругать своего друга:

— И чего ты метнулся как угорелый?

— А ты зачем выставился? Нате, мол, вот я.

Они чуть было не подрались.

И вдруг Петро сказал:

— Нам иногда надо менять свою внешность, так, между прочим, Шерлок Холмс поступал. Вот давай я усы и бороду приклею!

— И сразу превратишься в карлика.

— Нет, просто в старичка. Бывают же старички недоразвитые, я одного знал — у него железо не в порядке.

— Надо говорить не «железо», а «железа», ты прямо как папуасы.

— Это еще кто такие?

— Папуасы? Ну, дикари необразованные. Живут в Новой Гвинее.

— Все ты врешь, в Гвинее живут гвинейцы, в Индии — индейцы, а в Грузии — грузинцы. Вот!

А тем временем Ивченко вошла в здание почты и позвонила по телефону.

Выходя, она оглянулась, но никого не заметила: мальчишки стали осторожнее. Бульвар был сжат металлическим забором из прутьев и кругов — будто катились железные колеса и внезапно застыли. Сквозь одно из них за Оксаной наблюдали две пары ребячьих глаз: друзья лежали в траве, прижимаясь лицом к ограде.

Оксана пошла медленно по улице, а мальчишки, почти не отставая, ползли по траве. В одном месте они наткнулись на кошку, которая от неожиданности зашипела и высоко выгнула спину. Потом какая-то женщина с ребенком косо посмотрела на них и заворчала, — дескать, траву они губят.

Но Славка и Петро продолжали свое дело. «Подумаешь, трава, — шепнул Петро, что ей сделается? Опять вырастет. Цветы ведь мы не трогаем». А Славка ничего не шептал, он ни на секунду не отрывал глаз от светлого жакета актрисы.

Стал накрапывать дождь, сильнее и сильнее. Но по-прежнему пекло солнце. Пот и капли дождя смешались на лицах ребят.

Все оставалось нормальным, пока Ивченко шла прямо. Но внезапно она свернула направо.

Ребята на какое-то мгновение замешкались, а затем, не сговариваясь, перемахнули через ограду и пересекли мостовую. Прежде чем повернуть за угол, Славка сказал:

— Давай хоть фуражками поменяемся, чтобы она нас не узнала.

— Ладно, давай, — и Петро протянул свою.

Но ведь фуражки-то у них почти одинаковые! У Славки, правда, чуть потемнее и поновее, Петро надвинул ее на глаза, а Славка повернул кепку друга козырьком назад. Вопросительно поднял брови: мол, как, ничего?