Высшая мера - [213]

Жуков приостановился, поджидая Булганина. Тот лодочкой руки подловил локоть комбата, повел с собой, спрашивая негромко, ожидающе:

— Значит, немца можно бить, товарищ Табаков? Точнее, фашистов. Не числом, а умением?

— Можно, товарищ член Военного совета. И нужно! — Табаков почувствовал, что тот взял его под локоть мягко, как бы извиняясь, а держит крепко.

— Что же мешает? — сухо бросил Жуков, отходя от размышлений об английских поставках и караванах в море.

Вопрос его повис в воздухе. Табаков метнул на него взглядом, на Булганина, командира дивизии, шедшего чуть позади. Разыгрывают, что ли? Это у них, облеченных властью, надо спрашивать, что мешает бить врага.

Булганин понял его недоуменное молчание. Перешагивая через черное масляное пятно, уточнил:

— В общем масштабе, конечно, ясно — что. А вот в деталях, в тактических вопросах? Вам ничто не мешало выиграть тот неравный бой на шоссе? У фашистов было в шестнадцать раз больше боемашин.

Они остановились возле автомобилей, и адъютанты приготовились распахнуть дверцы. Но ни Жуков, ни Булганин, казалось, не торопились садиться.

— Ничто не мешало?

— Мешало, товарищ член Военного совета.

— Что?

— Шаблонное ведение боя. Когда я учился на высших бронетанковых курсах, нам внушали, что стрелять из пушки надо грамотно. Надо брать цель в вилку: недолет, перелет. И только третьим снарядом переходить на поражение. Этого правила мы придерживаемся до сих пор. И в училищах, и в артполках. Мол, попадание в цель первым снарядом — чистая случайность. За такую стрельбу нельзя ставить высокие оценки… В том бою на шоссе один из наших командиров машин последовал академическому правилу. К сожалению, третий снаряд, на поражение, не успел выпустить: немцы самого подожгли…

— Мда! — Булганин размышляюще пожевал губами, кончиком пальца в черной перчатке почесал бородку. — Интересно, интересно…

Жуков бровью повел в сторону адъютанта, и тот что-то черкнул в записной книжке.

— А еще что? — с вкрадчивой настойчивостью повторил Булганин. — Что мешает?

Говорить? Командир дивизии заметно нервничал: дескать, бог знает что еще выложит этот опальный комбат! А комбату хотелось рассказать о недавней головомойке. Ее устроил наезжий инспектор из Главного автобронетанкового управления. Довоенная инструкция запрещала возить на броне десант, чтобы не перегружать машины. Многие командиры-танкисты отступили от инструкции. Идя в атаку, сажали пехоту на танки. Атака получалась более энергичной, более маневренной. Прикрытые броней пехотинцы несли меньше потерь, в схватку вступали не измотанными долгим бегом за идущими впереди машинами. Практика показала: на мощных «Т-34» и «КВ» дополнительная нагрузка совершенно не отражается.

Эту очевидность не удалось доказать. В руках инспектора, как нетленный свод законов, была высокая инструкция. Прочел Табакову нотацию: танков и так пока мало, а вы имеющиеся выводите из строя перегрузками. Короче, кто может — делает, кто не может — поучает…

Звякнула металлическая дверь передвижной радиостанции, сопровождавшей командующего. Все автоматически посмотрели туда. Хватившая свежего воздуху чугунка выбросила из жестяной трубы сноп трескучих искр. Видно, в будке радистов знойные тропики, потому что офицер-связист, спрыгнувший с железной подножки, был румян и в одной гимнастерке. Он подбежал к Жукову.

— Товарищ командующий, шифровка…

Тот взял бумажку. Взбугрив надбровья, прочитал без очков, на расстоянии. Сунул шифровку в карман, натянул поглубже шапку, вправил под нее кончики ушей и, пригнувшись, сел в машину. Секунду-две сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья. Рывком запахнул на коленях шинель, сказал, глядя мимо Табакова:

— Изложите письменно. Кратко, но исчерпывающе. И поторопитесь.

— Есть!

«Если комфронта будет выслушивать каждого командира батальона, то… Но у этого мужичка мозги, похоже, дельно встроены». Глаза Жукова задержались на обветренном лице Табакова, заметили, что обмороженная верхушка уха шелушится. С холодных глаз командующего будто иней ссыпался, они потеплели. «С головой танкист. Чаще к таким прислушиваться надо». Шоферу сказал:

— Трогай.

Командир дивизии и Табаков взяли под козырек. Машины уехали. Последней ныряла на ухабах радиостанция, оставляя за собой приятный дымок от сосновых чурок.

— Что-нибудь важное, Георгий Константинович? — С заднего сиденья Булганин подался к Жукову.

— Нашими войсками оставлен Клин…

Оба молчали. Тяжелая потеря. Сдача города ослабляла оборону Москвы на северо-западном направлении. Здесь, между 16-й и 30-й армиями, образовался огромный разрыв, и противнику практически никто не противостоял.

Было о чем подумать Жукову и Булганину. В ушах Жукова — как отзвуки далекого, плывущего эха: «Вы уверены, что удержим Москву? Вы… уверены, что… удержим… Москву?..»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

18 ноября танковая армия Гудериана вновь ринулась в наступление.

События развивались стремительно.

В тот же день 47-й танковый корпус взял город Епифань, а 24-й — Дедилово.

19 ноября танковый батальон Вильгельма Штамма первым ворвался в Узловую. Затем пал Сталиногорск.

20 ноября 18-я танковая дивизия захватила Ефремов.