Высшая мера - [201]

…Личным эмоциям сейчас не место. Есть правило: другим прощай многое, себе — ничего. Тем более что и Сталин нынешний не Сталин июня-июля и уж конечно не кануна войны. Верховный в душе, похоже, признал, что и он способен серьезно ошибаться, что без сильных, знающих помощников ему никак не обойтись. Другим стал Сталин.

— Москву безусловно удержим, — твердо сказал Жуков, слегка поведя плечами, словно бы уже чувствуя, какую тяжесть взваливает на себя этим категоричным заверением.

— Это неплохо, что у вас такая уверенность, — с заметным облегчением произнес Верховный.

— Но нам нужно еще не менее двух армий, товарищ Сталин, и хотя бы двести танков.

Верховный рассасывал трубку и несколько секунд молчал. Теперь ждал ответа Жуков. Мысль его на мгновение перекинулась туда, на восток страны. Там формировались новые армии, оттуда днем и ночью мчались эшелоны с войсками и боевой техникой, там, прямо под открытым небом, монтировалось оборудование эвакуированных заводов и с ходу, форсированно изготавливались пушки, минометы, снаряды, патроны, там налаживался массовый выпуск танков и самолетов… Но пока что армии формируются, эшелоны пока что в пути, сражающиеся войска пока что испытывают голод в танках, артиллерии, самолетах, боеприпасах. Может ли Сталин выполнить его, Жукова, просьбу? Всего-навсего две армии и двести танков! «Всего-навсего? — саркастически переспросил Сталин. — С первого по пятнадцатое ноября Западный фронт получил сто тысяч бойцов и командиров пополнения, триста танков, две тысячи орудий. Этого мало?»

…Да, две. Лишь две. Потому что за эти месяцы не только терять войска, но и бить, побеждать врага научились. Причем побеждать малыми силами. Ушли дни растерянности, несобранности. Необычайно высок дух у поднявшегося на священную войну народа. Только на Западном фронте за последние полтора-два месяца подано около шести тысяч заявлений с просьбой принять в партию и почти столько же — в комсомол. В людях проявляется, высвечивается все лучшее: смекалка, отвага, бесстрашие… Страна узнала разъезд Дубосеково на подступах к Москве. Узнала имена двадцати восьми пехотинцев.

— Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. — Сталин сделал паузу, ожидая, что скажет Жуков. Тот промолчал, и тогда Сталин добавил: — Но танков пока дать не сможем.

Жуков немедленно связался с Генеральным штабом. Было решено формируемую 1-ю ударную армию сосредоточить в районе города Яхромы, а 10-ю — в районе Рязани.

И долго еще Жукова не покидало чувство какой-то приподнятости. Думая о предстоящих операциях, о перебросках частей и соединений, он нет-нет да вспоминал растянувшийся, трудный, на паузах и недомолвках разговор со Сталиным. Тяжелым он был для обоих. А закончился спокойным и деловитым: «Позвоните в Генштаб и договоритесь…» Человек холодного, трезвого ума, Сталин иногда поддавался минутному капризу или вспышке страшного для окружающих гнева, и трудно было предугадать эти перепады его характера. И все же он умел подчинять собственные эмоции, капризы интересам дела. Особенно это стало заметным в последнее время, когда каждое его слово, каждый поступок мог принести вред или пользу целой стране. 19 октября он поборол искушение уехать из Москвы в спокойный Куйбышев, как того требовали члены Политбюро. Два часа ходил, горбясь, по пустынному перрону возле спецпоезда, готового тронуться в путь, а потом сказал спокойно: «Я не имею права покидать Москву». Сел в машину и вернулся в Кремль…

2

Когда вошел Булганин, Жуков стоял над картой и мурлыкал что-то. Лампочка под жестяным эмалированным абажуром высветила выпуклый, тяжелый накат лба на брови, волевой, выпяченный подбородок с неправильным прикусом зубов.

— Не опрометчиво ли твое утверждение? — Булганин озабоченно, даже с каким-то суеверным страхом посмотрел на Жукова. — Ведь если даже он сомневается… У тебя нет сомнений, Георгий?

Жуков улыбнулся, но тут же смял улыбку.

— Нет. Не проехать ли нам на передовые позиции? Я уже доложил в Генштаб о нашем выезде…

— Надо, — согласился Булганин. — Куда конкретно?

Жуков постучал карандашом по карте, указывая место. Здесь войска противника наиболее остро вдавались в оборону защитников Москвы.

Близился рассвет, когда они выехали из Перхушково. Впрочем, никакое это не Перхушково. Деревня с таким названием в нескольких километрах с одной стороны, станция Перхушково — с другой, а здесь — старое барское имение в гуще леса, на берегу пруда. Еще в прошлом веке вдовая помещица Власова продала его и восемьсот десятин земли барону фон Вагао по прозвищу Woher-Wohin (откуда-куда). Немец насадил строевую, мачтовую сосну, а на перекрестке дорог возложил огромный камень с высеченными словами о том, у кого и кем куплены дом со службами и что восемьсот десятин леса принадлежат ему, немецкому барону. Барон хорошо знал «откуда и куда»: перед началом первой мировой войны выгодно продал имение и лес, сам же драпанул в фатерланд. А поместье, вопреки честолюбивому немцу, окрестными жителями до сих пор называется Власихой.