Высокое поле - [8]

Евсеич махнул рукой и пошел наверх, не оглядываясь на Пашку.

3

На Киевской улице лужи не держались — булыжник. На тротуарах плиты. Хорошая это улица. Домов на ней мало, все больше заборы, а под заборами — трава да лопухи, как будто в пригороде. Машин тоже мало, только ближе к осени, когда с Бадаевских складов развозят по городу фрукты, машин хватает. Хорошее это время. Сытное. Только стоит подкараулить машину без грузчика, прыгнуть у переезда в кузов и выбросить ящик-другой винограда или несколько арбузов — ребята поймают. Тихая улица… Вот и сейчас Пашка хромает по ней, морщится, а уже издали прислушивается к голосам приятелей, что играют в футбол за школой. Ему кажется, что идет самая интересная игра — с соседним домом, противником старым и сильным, а бессменный капитан — Косолапый повел ребят в нападенье без Пашки… Но ничего! Сейчас будет встреча! Кто-нибудь первый увидит его, крикнет!.. Остановится игра. Все, уже наслышанные о том, что случилось с Пашкой, кинутся к нему и будут ждать, когда он сам заговорит, потому как спрашивать о таких делах не принято. А он помолчит, поулыбается снисходительно и скажет что-нибудь, вроде: «Да вот пришлось из милиции драпануть… Нормально, только разбил нос, губу да нога… Второй этаж все же…» Кто-нибудь не выдержит: «По тебе стреляли?» Тут надо ответить загадочно: «Не помню…» А если к этому добавить при всех, что Косолапый — трус, что он не только бросил его в трамвае, но и не помог отбиваться на кладбище от конвоира, то всем станет ясно: Косолапый — спетая песня. Теперь будет он, Пашка!

Головокружительное чувство превосходства над этой оравой своенравных и то бескорыстных, то жадных, то отчаянных и жестоких, то неожиданно чутких ребят, перед которыми порой бессильны школа и семья — это чувство превосходства, которое стоит лишь на одном, но на самом прочном основании — на непогрешимом авторитете физической и особенно моральной силы, — вновь захватило Пашку и росло в нем тем сильней, чем ближе он подходил к самодельной футбольной площадке за школой. Площадка… Это было место постоянных встреч. Тут играли в футбол, дрались и мирились, строили планы и делились последним.

Однако за школой — хотя оттуда и доносился вполне серьезный галдеж, достойный встречи двух домов, — играли только одни малыши. Они азартно гоняли старый, облупившийся мяч и даже не обратили внимания на Пашку. Это было досадно. Он выждал момент, откинул за шиворот прорвавшегося к воротам малыша и здоровой ногой сильно забил мяч за угольную кучу у кочегарки.

Во дворе Пашка встретил только одного знакомого — Мишку-Гогу, но тот был не из «своих». Он работал, учился в вечерней школе, занимался гимнастикой и даже ходил с девчонками в кино.

Пашка завидовал ему, хотя и сам в гимнастике мастак, но в морду дать не решался: Мишка-Гога был здоровый парень.

В парадной, из полутьмы, его осторожно окликнули «свои». Они ни о чем не спросили, только посвечивали папиросами. Пашка подошел вплотную.

— Пашка, тебя… — Копыто выждал, когда пройдет женщина с сумкой, цыкнул ей в спину слюной и закончил: — Косолапый искал.

— Ты, Копыто, скажи ему: если у него душа не в пятках — пусть узнает обо мне в другом месте!

Он похромал на лестницу, довольный своим ответом.

Тетки в комнате не было, она судачила на кухне. Пашка торопливо проверил кастрюли на столе. В одной было что-то. Он вышел на середину комнаты, на свет, держа в одной руке ботинок с больной ноги, в другой — кастрюлю. Понюхал — щи! Пашка прислушался, не идет ли тетка, и выпил щи через край. Потом нашел кусок хлеба, съел его и завалился спать, хотя было еще не поздно. В голове у него путались мысли. Вопросы вставали один за одним: Косолапый и Евсеич, завтрашнее утро и воскресная вылазка в чужую квартиру. Как быть? А может, все это можно совместить? Это было бы самое лучшее, подумал Пашка и закрыл глаза. Но вскоре пришла тетка и принялась бубнить, что нет ей ни покоя, ни жизни. Как всегда…

— А если твой — как его? — Косолапый будет надоедать, я ему всю рожу в дверях ошпарю! Три раза сегодня совался…

Пашка молчал и не мог придумать, как бы лучше поразить тетку новостью.

— Разбуди меня завтра пораньше, — сказал Пашка важно и как можно спокойнее, но тут же, чтобы она не успела послать его к черту, пояснил: — Завтра на работу!

Тетка вышла из-за своей занавески на середину комнаты и остановилась в недоуменье. Она растерянно мяла в руках подушку, топталась, а Пашка с удовольствием наблюдал за ней.

— Во сколько? — спохватилась она, скрывая свое удивленье.

— Давай — в семь!

«Ну и характер! Даже не спросить, куда иду на работу!» — изумился Пашка.

Тетка кинула ему одну из своих подушек и стала потрескивать костями за занавеской — раздевалась спать.

Он с удовольствием ткнулся своей грязной головой в мягкую прохладу подушки и обомлел от удовольствия: такого подарка он от тетки не получал давно.

4

Утро выдалось — на удивленье! Ночью умудрился проморосить дождик, все промыл, очистил воздух, а к восходу на небе не осталось ни одного облака, и над крышами умытых домов еще не затянутая дымом вместе с наступающим днем бледнела и подымалась синяя бездонь. Где-то в стороне Московского вокзала вставало солнце, и на чистый сырой асфальт проспекта ложились длинные тени домов. Всюду спешили люди, сосредоточенные в своих ежедневных заботах, довольные радостным началом дня.