Высокое поле - [23]

Пашка с Гогой подошли вплотную, и песня смолкла.

— Я бы тоже пошел к вам в секцию. Что там требуют? — спросил Пашка, с большим трудом не обращая внимания на ребят.

А те прислушались.

— Ну что требуют? Неплохо сразу иметь навыки. Обязательно нужна силенка, здоровье и еще — смелость.

— А где ему взять? — прошепелявил Месяц мелким бесом.

Пашка рванулся к нему, но Гога точно и сильно схватил его за локоть:

— Брось подонков!

— Нет! Я сейчас… Пусти, я сейчас!.. Да пусти! — рванулся Пашка. — Я сейчас им докажу! И тебе, Гога!

— Пашка, не стоит!

— А ты, Гога, не бойся! Я сейчас докажу, а потом спущусь сюда и кое-кого придушу! Стойте и смотрите! Смотрите все!

Пашка кинулся в парадную и одним духом влетел на шестой этаж. Проходя по коридору, он немного успокоил дыханье, но в комнату все равно он вошел, как натянутая струна.

— Тетка! Тебя на кухне зовут!

И как тигр вышел на балкон.

Улица, вся освещенная солнцем, по-воскресному роила народом. В воздухе выходного дня, чистом от городской гари, далеко были видны крыши домов, заводские трубы, старинные колокольни; тонкой прямой молнией остановился в воздухе и застыл Адмиралтейский шпиль; Исаакий плавился в пронизанной солнцем сини. Но Пашка видел только уличный перекресток, задранные к нему мелкие лица до смешного приземистых людей, да жуткую рябь булыжника на дороге…

— Стойку! Стойку! — шептал он и коленом оборвал мешавшую ему бельевую веревку. — Я им должен доказать! Должен!

Там, внизу, останавливались люди и тоже смотрели наверх, на него. Где-то мелькнуло желтое платье, а может, только показалось… Легкий ветерок лизал по фасаду дома и тянул теплом нагретой стены, а оттуда, снизу, дышало холодной безжизненной глубиной.

Пашка положил ладони на решетку балкона. Железо было теплым, шероховатым. Он отнял ладони, посмотрел — сажа.

«Сажа! — с какой-то неосознанной надеждой чуть не воскликнул он, словно именно это должно было помешать. — Как было бы здорово, если бы там, внизу, вдруг признали, что на грязной решетке стойку делать нельзя… Ну, что же они? Хотя бы один такой голос…»

Эта слабая и наивная, как искра, мысль погасла, не успев окрепнуть, потому что там, на земле, уже подымался нестройный, нетерпеливый шум, совсем не похожий на тот дружеский и трезвый голос, которого ему сейчас недоставало.

«Эх, Евсеича нет!» — подумал Пашка и сразу понял: сейчас это самый дорогой ему человек. Теперь стало совершенно ясно, что он остался один на один с этим бесчувственным и враждебным ему горохом мерцающих лиц.

Он снова взялся за решетку, вплотную подошел к ней, прерывисто вздохнул и вынес грудь за узкую черту опоры.

«Стой! Только не закрывать глаз!!» — током ударило напоминанье, и он чуть вздрогнул оттого, что мог забыть это и потерять равновесие.

Внизу засмеялись.

Пашка совместил центр тяжести и точку опоры. Теперь достаточно было или легкого толчка ногами, или…

«Зачем ты это делаешь, Павлуша!..» — будто сказала ему мать, как когда-то давно, в первый год войны, когда он поехал в санках по лестнице.

Пашка почувствовал, как стремительно слабеют его руки, и он уже был готов отпустить их, но там, внизу, раздался все тот же издевательски-насмешливый свист.

Сумасшедшая Пашкина кровь тугой волной кинулась ему в голову. Он сжал челюсти. Руки вмиг налились силой, сжали ненадежную паутину решетки, а тело — его длинное и легкое тело — чуть стянутое страхом, уже качнулось вперед, в пустоту, сгруппировалось в ком и медленно понесло новые ботинки вверх…

Земля охнула и замерла, только под самым балконом — глубоко, как в колодце, кто-то вскрикнул позже всех…

…Пашка медленно выпрямил ноги, вытянулся, что свечка, замер и почувствовал, как мелко дрожит решетка от рыкнувшего на перекрестке грузовика. Внизу опять что-то закричали, и в тот же момент позади него, в комнате, охнула тетка. Это было — плетью по нервам. Локоть его дрогнул, но нога уже согнулась, за ней — вторая, и он, не думая о красоте соскока, облегченно грохнулся на балкон.

«Победа!» — хотелось подняться и крикнуть Пашке, но странная слабость, а потом и безразличие охватили его.

Он прислонился спиной к стене, и руки его, уставшие от работы, испачканные копотью, лежали на цементном полу балкона. Он не знал, что тетка еще не поднялась после обморока, что по лестницам, обгоняя друг друга, бегут к нему восхищенные ребята, — он просто смотрел на небо и слушал, как затихает у парадной говор. Там, как обычно, громыхала дверь, осторожно пофыркивали на перекрестке грузовики, вскрикивали электрички — там продолжалась невозмутимая жизнь, которой мало было Пашкиного трюка.

СТАРЫЙ БОКСЕР Рассказ

1

— Не забудь картошки! — крикнула жена, высунувшись на лестницу. — Да смотри, чтобы не мороженая!..

— А если нет другой?

— Поищи хорошенько, походи!

— Ну, ладно тебе! — буркнул он, услышав, что снизу кто-то подымается.

Уже много лет, с тех пор как о Вязове впервые напечатали газеты как о подающем надежды боксере, и после, когда с каждым годом росла его спортивная слава, он заботился о том, чтобы молва не наплела о нем лишнего. Правда, в том милом старом доме, где он прожил лет двадцать со своей первой женой, до самой ее смерти, где все его знали, — там он мог позволить себе иногда даже вольность в одежде, хотя и жил, как на витрине, а вот тут, в новом доме, не то, совсем не то…