Высокочтимые попрошайки - [6]

— Благодарствую.

Абисогом-ага вошёл в комнату в сопровождении хозяйки дома, державшей в вытянутой руке гаснущую лампу.

— Как живёте-можете, Абисогом-ага? Как ваши домашние?

— Ну и слава богу. А как детки ваши, Абисогом-ага? Небось уж в школу ходят?

— Детей не имею.

— Что супруга ваша поделывает?

— Супруги у меня нет.

— Вы неженатый, Абисогом-ага?

— Да.

— Вот и прекрасно, подыщем здесь для вас хорошенькую барышню, и сделаетесь вы, Абисогом-ага, константинопольцем.

— Я тоже подумываю… но сперва пообедал бы я, с утра ни крошки во рту не было.

— Прекрасно, прекрасно, Абисогом-ага, сейчас принесу вам поесть.

Хозяйка вышла из комнаты гостя и, открыв входную дверь, стала у порога, в надежде, что Манук-ага, который, как известно читателю, отправился искать кормилицу, вот-вот вернётся.

Оставшись один, Абисогом-ага взял в руки лежавшую на подушке толстую книгу «Щит духовный» и принялся её перелистывать, но поскольку наголодавшийся человек не в состоянии читать книгу, как не в состоянии и писать книгу, то он положил «Щит духовный» на место и начал, вздыхая и охая, ходить из угла в угол.

— Умоляю вас, Абисогом-ага, чувствуйте себя как дома, — сказала хозяйка, входя к гостю, — и ни о чём не беспокойтесь.

— Я и не беспокоюсь, только вот голоден я, пообедать хотел бы.

— Обед варится, сейчас пойду принесу, — сказала хозяйка и снова пошла и встала у порога.

— Что за женщина! — произнёс Абисогом-ага, как только та закрыла за собой дверь. — Морит меня голодом и сама же просит, мол, ни о чём не беспокойся. Но какое же спокойствие может быть у голодного человека?

— Считайте, что я будто сестра ваша или дочь ваша, — сказала шестидесятилетняя супруга Манука-аги, снова входя к гостю. — Не стесняйтесь, если хочется чего, скажите — я принесу.

— Благодарствую…

— Я делаю всё, чтобы мои гости не чувствовали в этом доме никакого стеснения.

— Понимаю, но, кроме обеда, сейчас мне ничего не нужно.

— Обед вот-вот доварится, не беспокойтесь, умоляю…

Хозяйка продолжала бы эти переговоры, но в это время входная дверь скрипнула, и она поспешно вышла, чтоб взять у супруга принесённые им покупки и наконец… сварить обед.

— Мир дому сему! — громко сказал кто-то, входя в дверь. Как и следовало ожидать, вошедший был священник: в подобных случаях выражение «мир дому сему» обычно употребляют только лица духовного звания.

— Милости просим, святой отец, — ответила хозяйка.

— Как живёте, хозяюшка, хорошо, надеюсь?

— Слава богу, святой отец.

— Манук-ага недавно встретился мне на улице, сказал, что у вас гость, я и пришёл засвидетельствовать своё искреннее почтение.

— Рада видеть вас, пожалуйте в дом, — сказала хозяйка, показывая рукой на келью, где Абисогом-ага продолжал переживать своё вынужденное голодание.

Священник вошёл.

Абисогом-ага встал.

— Добрый день, Абисогом-ага.

— Добро пожаловать, святой отец.

— Аз грешный, узнав о приезде вашего степенства, спешно явился осведомиться о вашем драгоценном здоровье. Каково поживаете, Абисогом-ага?

— Хорошо.

— Пусть вам всегда будет хорошо. Да сподобит господь усопших ваших царствия небесного, а здравствующих долголетней жизни.

— Благодарствую. А как ты, святой отец? Всё ли у тебя благополучно?

— Справляйтесь не о нашем благополучии… Спрашивайте, благоприятствует ли время?.. Да бережёт господь бог паству нашу, — когда народ живёт в довольстве, тогда и пастыри его сияют радостью.

— Правда, святой отец, — ответил Абисогом-ага, не спуская глаз с двери, другими словами, всё ещё лелея надежду отобедать.

— Время ныне плохое, душа-человек, и народу приходится трудно, и по этой причине усердие его день ото дня уменьшается.

— Правда, святой отец.

— Но что поделаешь… Можем ли мы исправить это положение? Нет, мы не в силах, и нам остаётся одно — терпеть… И священное писание нам говорит: блаженны кроткие, ибо они обретут покой.

— Воистину.

— И если устанем терпеть, то возропщем… И пророк говорит: возропщете — согрешите.

— Да, да, — подтвердил Абисогом-ага, который не улавливал слов священника и которому присутствие его было в тягость, поскольку, как мы знаем, кроме обыкновенной пищи, пока ничего не хотел.

— Ибо не хлебом единым жив человек, но и словом божьим, — произнёс нараспев священник и, вынув из-за пазухи табакерку, взял двумя пальцами щепотку нюхательного табака, втянул в ноздри, потом поднёс табакерку Абисогому-аге и сказал:

— Угощайтесь, любезнейший.

Абисогом-ага с благодарностью принял табакерку и сделал маленькую понюшку.

— Вы мало взяли, понюхайте, пожалуйста, ещё разочек, нюхательный табак вещь невредная.

Абисогом-ага нюхнул ещё раз — чтобы разговор не затянулся.

— Отчего же вы не понюхаете как следует, Абисогом-ага? — повторился гость.

— Благодарствую, святой отец, нет у меня этой привычки.

— Прошу вас, уважьте просьбу, понюхайте ещё.

«Вот прилип!» — подумал Абисогом-ага и ещё немного понюхал.

— Пророк Давид говорит: жизнь человеческая аки трава…

— Он про табак говорит?

— Нет, он про нас говорит, и мы должны стараться в быстротечной нашей жизни делать людям добро, печься о бедных и иногда молиться за души усопших.

— Ты прав.

— И быть готовыми при первом же зове покинуть сию юдоль.