Гости больше невесты истомились в ожидании пира. Их глаза вскидывались на молодых и пробегали по бутылкам, стаканам.
— Внимание! Слушать тамаду, — объявил кум. — Пильщик, не спеши там нажираться. У нас свадьба, а не что другое… Да, господа мальчишки, мы лишаемся самого дорогого нам человека. Кого не прошибла слеза — прошибет. Еще долго будете вспоминать порог этого дома, где вас принимали в любое время. Проха, я не люблю повторяться. Будет общая команда наполнить бокалы. А пока они пустые, мы должны одарить молодых. Я, товарищи, как бумагорезчик из общества слепых, преподношу в честь великого дня нашим Нине и Федору тридцать килограммов туалетной бумаги. Не смейтесь. Теперь это самый главный товар. Слово желающим.
Гости переглянулись, пожали плечами. Невеста говорила приходить без всего.
— У меня есть подарок, — заявила дочка невесты. Она встала и, словно на уроке, держа руки за спиной, сказала: — Дарю тебе, мамочка дорогая, на счастье собачку. Сама сшила.
Гости зааплодировали. Мать расцеловала дочку и объявила:
— Вот что, дорогие гости. С подарками потом разберемся. Давайте приступим к холодному. Все есть хотят…
— Наполнить бокалы, — подал команду кум-тамада…
Руки гостей потянулись к бутылкам. В стаканах забулькала жидкость. Деду Казанку казалось, что он находится гостем на чужой свадьбе. Сосед, Игорь Иванович, налил ему и невесте шампанского, наполнил попенистее стакан жены. Тамада встал с поднятым стаканом, произнес:
— За счастье молодых — до дна!
— А горько что-то, — вставил Игорь Иванович.
Невеста пригубила шампанское, возразила:
— Наше сладкое: надо было из этой бутылки наливать.
— Нет, горько, — зашумели гости и принялись скандировать: — Горько! Горько!
— Вставай, жених, придется целоваться, — сказала невеста.
— Э-эх, — произнес жених, тяжело поднимаясь, взглянув на детей. — С этим делом-то чего на людях… Как бы отставить…
— Горько! Горько! Горько! — оглушали гости.
Девочка восторженно смотрела на мать, ждала ее свадебного поцелуя с женихом. Она была счастлива от материнского счастья. Малый смотрел в стол, тяготясь застольем.
Первое желание гостей исполнилось. Наступило затишье. Большинство курильщиков не притрагивались к закуске, теребили в пальцах сигареты с папиросами. Закурить никто не осмеливался первым.
— Прошу налить, — потребовал кум-тамада. — Слово даю Марусе Брехловой, самой близкой соседке нашего молодого.
— Э-э, так дело не пойдет, — запротестовал Игорь Иванович. — Мы семьей тут присутствуем. По старшинству муж первым говорит.
— По солнышку, — уточнил тамада.
— Пускай говорит, — уступила Маруся. — Первый болтун, а его на последнее слово.
Игорь Иванович заговорил издалека, что он вырос в семье без отца, потому что отец бросил мать с семью ребятами, что ему с четырнадцати лет пришлось работать в рыбацкой артели, кормить ораву братьев с сестрами, что таких отцов надо вешать на первой осинке или приковывать на цепь к какому-нибудь месту, а дядя Федя, его сосед, с которым они ни разу грубым словом не перебросились, жил честь-честью, и если бы не померла его бабка…
Гости зароптали, подали голос, что ни к чему это — покойников на свадьбе вспоминать. Говоривший смешался, спутался, просил дослушать его, но курильщики подняли стаканы и закричали «горько». Игорь Иванович оскорбился, обругал всех тяжелым словом и стал пить. Тамада пытался навести порядок, но и его не слушали. Дед Казанок огорчился допущенной ошибкой в свадьбе. Надо было все же отобрать гостей, пригласить кого-нибудь из конторских, коньячку им купить. Что-то и сосед Иваныч хотел разумное сказать, может быть, старуху покойницу в пример молодым поставить. Она этого стоит. Не дали.
Пильщик спрятал в карман бутылку и вырвался сказать свое слово:
— Я так понимаю это событие. Отметили мы его, довольны и рады. А что касается подарков, то я могу хоть сейчас с директорского сеновала шифер снять и сюда доставить. Серебром мы не богаты…
— Золотишка прихватил бы. Что им шифер, — сказала старуха Макака грубым мужицким голосом.
— Насчет золотишка я в своем последнем слове сказал, что будет оно валяться на дороге, десять раз пройду мимо и не подниму.
— А на одиннадцатый? — спросил без дружелюбия Игорь Иванович. — Судьям можешь что угодно плести, а нам зубы не заговаривай со своим золотом.
— Тихо! — потребовал тамада. — Товарищи, кто выполнил свой долг, могут уйти, а мы продолжим…
Невеста закурила. И словно по команде задымили все, кроме жениха, детей и Маруси. У деда Казанка от ужаса затряслась голова. В войну солдат пугали немцы химическими атаками, но ему попадать в них не приходилось. И вот она где настигла его, она, смертельная химическая. Ему захотелось закричать, остановить, спасти детей, но он лишился голоса, воли и поник от стыда головой…
Свадьба не обошлась без песен и танцев. Мужики-гости удалились. Игорь Иванович, поставив руки локтями на стол, обхватив ладонями голову, пел протяжные печальные песни. Маруся в лад подтягивала ему. Дед Казанок беседовал с девчушкой, но скоро она убежала на улицу. Малый исчез, когда относил его пиджак в другую комнату. Проха играл на баяне. Невеста танцевала с кумом.
