Высокая вода - [54]

— L'americana?[32] — спросила она, но на самом деле это был не вопрос.

Вдруг из-за его спины протянулась рука и, вытащив из стопки газету, подала Марии десятитысячелировую купюру.

— Скажи маме, что водопроводчик придет сегодня в четыре, — сказала Мария, вручая сдачу.

— Grazie, Мария, — сказала молодая женщина и ушла.

— Чем я могу вам помочь? — спросила его Мария.

— Надо смотреть, кто пойдет в эту сторону, синьора. — Она кивнула. — Если вы увидите кого-то, болтающегося по округе, кому здесь нечего делать, позвоните, пожалуйста, в квестуру.

— Конечно, комиссар. Я поглядывала с тех пор, как она вернулась домой, но никого не было.

Снова рука, на сей раз явно мужская, мелькнула перед Брунетти и потянула экземпляр «Ла Нуова». На миг скрылась, потом появилась с тысячелировой бумажкой и мелочью, которую Мария забрала, пробормотав:

— Grazie.[33]

— Мария, вы Пьеро не видели? — спросил мужчина.

— Он у вашей сестры дома. Он сказал, что подождет вас там.

— Grazie, — сказал мужчина и удалился.

Похоже, Брунетти вышел на нужного человека.

— Если будете звонить, спросите меня, — сказал он, потянувшись за бумажником, чтобы дать ей свою визитку.

— Не надо, Dottore Брунетти, — сказала она. — Номер у меня есть. Если что увижу, позвоню. — Она подняла руку дружеским жестом, и он заметил, что концы пальцев с ее шерстяных перчаток срезаны, чтобы удобнее было отсчитывать сдачу.

— Могу ли я что-нибудь предложить вам, синьора? — спросил он, мотнув головой в сторону бара на другом углу.

— Хорошо бы кофейку от холода, — ответила она. «Un caffe corretto», — подсказала она, и он кивнул.

Если бы он провел все утро, неподвижно сидя в такой холодной сырости, ему тоже захотелось бы плеснуть в кофе граппы. Он еще раз поблагодарил ее, пошел в бар, где заплатил за caffe corretto и попросил подать его синьоре Марии. По реакции бармена было ясно, что это здесь обычная процедура. Брунетти не мог припомнить, есть ли в нынешнем правительстве министр информации; если эта должность существовала, то она была для синьоры Марии.

В управлении он быстро прошел наверх в свой кабинет, где, к его удивлению, не было ни тропической жары, ни арктического холода. Какой-то миг он тешил себя мыслью, что отопительную систему наконец-то починили, но тут шипение прорвавшегося из батареи под окном пара положило конец иллюзиям. По большой куче бумаг на столе он понял, что синьорина Элеттра, должно быть, недавно положила их туда, открыла ненадолго окно, а потом закрыла перед уходом.

Он повесил пальто за дверью и подошел к столу. Сел, взял бумаги и стал читать все подряд. Первая была копией отчета о движении денежных сумм на банковском счету Семенцато за последние четыре года. Брунетти не имел представления, сколько платят директору музея, и пометил себе, что это надо выяснить, но он сразу понял, что перед ним банковская выписка богача. Очень крупные вложения делались нерегулярно; но вдруг со счета снималось по пятьдесят миллионов и больше, опять же нерегулярно. На время смерти на счету Семенцато лежало около двухсот миллионов лир, огромные деньги. На второй странице отчета указывалось, что вдвое большую сумму Семенцато вложил в правительственные облигации. Богатая жена? Повезло на бирже? Или что-то еще?

На следующих листках был список зарубежных звонков, сделанных с номера в кабинете Семенцато. Их было очень много, но снова Брунетти не смог уловить закономерности.

Последние три листка представляли собой распечатку чеков на оплаченные кредитной картой покупки, которые Семенцато совершил в последние два года, и, просмотрев их, Брунетти получил представление о стоимости билетов на самолеты. Он быстро пробежал глазами список, изумляясь, как часто и далеко он летал. Директор музея, похоже, мог провести уикенд в Бангкоке с такой же легкостью, с какой другой бы съездил на дачу, мог слетать на Тайвань на три дня и заночевать в Лондоне на обратном пути в Венецию. Прилагавшаяся к этому выписка из двух его чековых книжек подтверждала, что Семенцато в путешествиях ни в чем себе не отказывал.

Подо всем этим он обнаружил скрепленную стопку факсов. Все они имели отношение к Кармелло Ла Капра. На первом листе синьорина Элеттра написала карандашом замечание: «Интересный человек». Отец Сальваторе, похоже, не имел видимых источников дохода; скорее всего, у него не было определенного занятия или постоянной работы. В налоговой декларации за последние три года он определял свою профессию как «консультант», каковой термин, будучи добавлен к тому факту, что Ла Капра был родом из Палермо, отозвался тревожным набатом в сознании Брунетти. Его банковские выписки показывали, что крупные переводы делались на разные его счета в необычной, можно даже сказать подозрительной, валюте: колумбийских песо, эквадорских эскудо, пакистанских рупиях. Брунетти нашел копию купчей на палаццо, которое Ла Капра приобрел два года назад; он, должно быть, заплатил наличными, потому что соответствующих отчислений ни с одного его счета не было.

Синьорина Элеттра преуспела не только в просвечивании банковских счетов Ла Капры, но она еще сумела раздобыть копии чеков на оплаченные его кредитными картами покупки, как в случае с Семенцато. Хорошо зная, как много времени занимает добывание этой информации по легальным каналам, Брунетти был вынужден принять тот факт, что она должна была проделать это неофициально, что, возможно, означало — незаконно. Он отметил это и продолжил чтение. «Сотбис» и «Метрополитен Опера» в Нью-Йорке, «Кристис» и «Ковент-Гарден» в Лондоне, Сиднейский оперный театр, очевидно после уикенда в Тайбее. Ла Капра, конечно, останавливался в отеле «Ориенталь» в Бангкоке, куда он, похоже, также летал на уикенд. Увидев это, Брунетти нашел в бумагах перечень путешествий Семенцато и чеки по его кредиткам и чековым книжкам. Он положил бумаги рядом: Ла Капра и Семенцато провели в «Ориентале» две ночи в одно и то же время. Брунетти разложил листки двумя колонками на столе. По крайней мере, в пяти случаях Семенцато и Ла Капра были в зарубежных городах в одни и те же дни, часто останавливаясь в одном отеле.