Вышли в жизнь романтики - [5]

На вокзале Юля узнала, что поезд в район Северостроя ушел рано утром, а вообще поезда в том направлении ходят только по нечетным числам: завтра двенадцатое — значит, и завтра не уедет. Пока дотащилась до гостиницы, там не осталось ни одной свободной койки. Кто-то сказал, что с привокзальной площади рано утром отправляется автобус до поселка Металлический, а оттуда уже недалеко и до стройки — можно добраться на попутных машинах. Измученная, с ощущением, что под ложечкой сосет, она вернулась на вокзал.

Июньский день тянулся бесконечно долго.

Закусив булкой и плавленым сырком, положенным мамой в чемодан. Юля сидела среди таких же, как и она, временно бездомных людей: отпускников-моряков, строителей, женщин с узлами, транзитных пассажиров. На улице было светло, и казалось, что ночь никогда не наступит.

Юля решила бодрствовать и крепко потерла глаза, чтобы прогнать сонливость.

Все же, наверно, задремала, потому что вскочила, когда над ухом кто-то громко сказал:

— На автобус не опоздайте!

Схватив чемодан, Юля вышла из вокзального здания.

Возле автобуса уже выстроилась длинная очередь.

«Вот он какой, Мурманск, столица Заполярья!» — думала Юля, с любопытством разглядывая внушительные каменные здания, мимо которых шла машина. Магазины, киоски, светофоры. На тротуарах много моряков. В просветах улиц синеют сопки. Хотелось увидеть море, но порт оставался где-то в стороне. Вскоре улица перешла в шоссе; плавными виражами оно поднималось на холмы.

Разные люди ехали в автобусе. Внимание Юли привлекла семья лейтенанта-пограничника. Сам лейтенант — в новенькой зеленой фуражке, аккуратный, молчаливый, невозмутимый. Когда в очереди шумели и толкались, он не проронил ни слова. Однако подсадил в машину не только свою светловолосую жену с годовалым мальчиком, но и других женщин с ребятами.

Подъехали к деревянному мосту, переброшенному через кипящую в камнях речку. Дальше ожидался какой-то Чертов перевал.

Шофер сделал остановку; через стекло кабины было видно, как он неторопливо выпивает и закусывает.

После моста начался подъем. Километров через пять машина стала. Шофер, чертыхаясь, полез под автобус.

Пассажиры высыпали наружу.

Юля старалась запомнить пейзаж, чтобы потом описать его в письме домой и Софье Александровне.

Горизонт был мягко очерчен покатыми холмами. Казалось, видно на тысячи верст кругом: воздух чист и прозрачен. Елочки — как игрушки и словно обложены ватой. Но это не вата, а ягель — олений мох, — так объяснил один из пассажиров. Справа от шоссе, в низине, озеро, вдоль берега тянется еще кромка льда, а середина черно-синяя. Озеро, наверно, очень глубокое и холодное-холодное. Между камнями пробивается трава особенно яркого, почти изумрудного цвета. А небо над головой — как хрустальный купол: легкий и величавый.

— Красиво! — вырвалось у Юли.

— Самое красивое — тишина, — откликнулась стоявшая у обочины шоссе пассажирка. Она курила, спокойно поглядывая вокруг. На ней было потертое, но по моде сшитое пальто. Кубанка посажена на голове кокетливо, чуть-чуть набок. — Такая глубокая тишина… только на Севере и бывает, — медленно продолжала женщина. — «Край непуганых птиц, край нехоженых троп». Пойдемте побродим. Тут еще долго.

Звали ее Антонина Петровна. На Крайнем Севере, как и Юля, она впервые. И тоже ленинградка.

Антонина Петровна поинтересовалась, где Юля жила в Ленинграде, кто остался из родных. У нее самой почти никого — единственный брат в армии, кадровый офицер. Сама тоже прослужила в армии всю войну сестрой в госпитале, потом училась в медицинском институте, закончила институт, работала на Урале, а теперь вот получила назначение в Заполярье: будет организовывать больницу в новом рабочем поселке.

— Собственно, не больницу, а пока медпункт, — поправилась Антонина Петровна. — Там еще ничего нет.

Наконец шофер вылез из-под машины. Вид у него был мрачный.

— Ну, скоро? — наседали пассажиры.

Послышалось что-то маловразумительное насчет заднего места и коробки скоростей вперемежку с угрозами по адресу некоего Сашки-диспетчера.

— Что же вы думаете предпринять?

Вместо ответа шофер сел на подножку машины и закурил.

— У них не автотранспортная контора, а… кустарная артель «Червонное дышло», — сказал кто-то.

— Почему «дышло»? — стал кипятиться шофер. — Зачем такие слова? «Дышло»! Думаешь, мне интерес? И так в кармане черная касса.

— Плачется, — продолжал тот же голос. — А сам забегал в магазин, три пол-литра захватил.

«Дышло» все же ударило по самолюбию шофера. В нем пробудилась энергия. Он останавливал встречные машины, просил помочь.

Никто не отказывал. Уже несколько водителей, подстелив измазанные телогрейки, залезали под автобус, копошились в чреве машины, что-то вывинчивали, прилаживали, но мотор оставался бездыханным.

Похолодало.

Юля бродила с Антониной Петровной по ельнику, собирала сучья. Увидев, как она тащит с берега озера корягу, лейтенант одобрительно кивнул головой:

— Эта долго будет гореть…

В опустевшей машине матери укладывали спать младенцев.

Неподалеку от обочины шоссе вспыхнул костер. Все расселись кругом, наблюдая, как пляшет, вырываясь длинными языками, и резвится веселое пламя.