Выше неба - [6]

Я не ответил, просто сунул, ампулу с наркотиком в рот и раскусил упругий пластик, чувствуя обжигающий холод и острую горечь препарата.

— Всегда есть ради чего дальше жить и это всегда приносит боль. Шепчу я в пустоту, а потом поднимаюсь и, пошатываясь, иду к свету, а когда сил идти не остаётся — ползу, загребая снег непослушными обмороженными руками. Когда до палатки оставалось метров тридцать, я потерял сознание.

* * *

Левую кисть пришлось ампутировать. Странно, мне казалось, что правой досталось намного больше. Говорить я тоже не мог — голосовые связки пострадали от переохлаждённого кислорода в баллонах Инги. Врачи обещали со временем восстановить и руку, и голос, но пока оставалось печатать фразы на клавиатуре теми нескольким пальцами на правой руке, что уцелели.

Пожалуй, одним из самых неприятных открытий, не считая утраты левой руки, для меня стала камера Инги, точнее, её последняя видеозапись. Перед смертью Инга просила прощения у Антона и сожалела, что не может вернуться к нему. Про меня она не сказала ни слова. Запись я отдал Антону и даже догадывался, что он сейчас сидит в баре, глушит солёный марсианский джин и смотрит это видео по кругу.

Ещё на карте памяти камеры было несколько фотографий Инги на вершине, удивительно чётких изображений, особенно учитывая, что к тому моменту Инга, скорее всего, знала, что ей не под силу будет спуститься. Я отдал фотографии журналистам и даже устроил небольшую пресс-конференцию. Проходила она неторопливо, поскольку ответы мне приходилось набирать на клавиатуре. Одна из журналисток задала вопрос:

— Остались ли в вашей жизни непокоренные вершины?

И когда я ответил «да», с удивлением спросила, какие.

Я мог бы очень много ей сказать про то, что мало достичь вершины, нужно ещё вернуться назад, иначе восхождение теряет смысл. И про то, что в каждом из нас есть своя вершина и путь к ней. Но я не мог говорить, а каждое прикосновение обмороженных пальцев к клавиатуре приносило боль. Я набрал всего одну фразу: «Просто жить дальше».