Вырезанный живот. Мгновенный человек - [2]

Шрифт
Интервал

Решил, что будет не лишним вспомнить, как все было, с самого начала; надо было срочно удостовериться, что с ума сошел не я, а кто-то другой. По отношению ко мне с ума сошел этот мир, я же остаюсь в здравом уме и твердой памяти. Хорошо помню, как после подъема в отделение внесли стопки чистых глаженых пижам, велели переодеться и приготовиться к голосованию. Объяснили, что голосовать нужно за Медведева. Я проголосовал. Мне лично этот Медведев ничего плохого не сделал. Это не моя мать.

Выписался из больницы, вернулся домой, хотел зажечь свет — и не смог. Квартиру обесточили за неуплату. Вещи вынесли. Начали делать ремонт — и бросили почему-то. Кто бы это мог быть? Чувствую, что кто-то на меня смотрит сверху и сыплется что-то сверху, сыплется мне на голову. Поднял голову и увидел маленького плюшевого медвежонка. Интересно: не могла же моя квартира в мое отсутствие сойти с ума.

Лая-йога

Или йога прикосновений. Есть и такая йога; она включает в себя работу над осязанием, работу с прикосновениями. Глина хочет быть кувшином. Для обычных людей первичен кошелек, деньги — вторичны. Важную роль играют ассигнации, которые мы пересчитываем, осязаем, осязаем. Существуют деньги осязания. Для меня, во всяком случае, так. Я эти деньги открыл, обнаружил. Нашел, можно сказать. Не кошелек с деньгами нашел — но деньги. Кошелек мне на хрен не нужен. Но для них первичен кошелек, а не деньги. Мы никогда не сойдемся — это война. Я сказал это мужику за прилавком. Купил у него левый диск с песнями Третьего Рейха. Деньги отдал — а диск он держит в руках и не отдает. Говорит, что я ему только что его подарил. Купил — в руки не взял, сразу ему подарил. Я не сказал ему, что пока не сошел с ума. И это наглая ложь. Я сказал, что для него кошелек дороже денег. Мы никогда не договоримся. Потому что:

«…По-твоему, выходит так, что пачка от сигарет важна, а сигареты не нужны. По-твоему выходит так, что кошелек важен, деньги не важны, деньги никакой роли не играют; кошелек — главное? Но это неправильно. Кошелек вообще не нужен. Почему ты поступаешь со мной так, что главное — кошелек? Значит — война?!»

Но какая, к черту, война, если я пацифист! Я не умираю за идею и не убиваю за идею. Я не хочу страдать за собственные убеждения, но меня заставляют…

Продавец терпеливо выслушал меня, ничего так и не понял. Сказал: «Спасибо за подарок…» — это за диск, что я у него только что купил. Ничего мне не дал и денег не вернул. Я же дал ему 150 рублей: пятнадцать бумажек по десятке, отсчитал и дал. Он и чек мне вручил, что я купил у него диск за 150 рублей. И сказал, что я свободен, могу идти домой и дергать себя за одно место. Я не стал бороться за свою покупку. Пока осязание со мной — нужды в самих деньгах нет. Мое осязание — это уже деньги. Важны деньги, а не кошелек. Мое осязание важно. Поэтому когда он отнял у меня мои деньги — он на самом деле отнял у меня кошелек. Деньги остались у меня. Я потер пальцами, мол: что же ты? Вот они — денежки! Потер тремя перстами у него на глазах. Но он не понял, что произошло. Лишаясь по разным причинам денег, люди выглядят так, словно только что их лишили осязания.

Хочешь победить врага — полюби его и лиши его осязания. Поэтому я не стал с ним бороться, несмотря на то, что в этот момент у прилавка стояли две молоденькие студентки и диву давались, как такой взрослый мужчина, как я, не может за себя постоять.

Когда я однажды узнал, что моя любимая девушка встречается с другим парнем, я не стал бороться за свою любовь. Сел в поезд и уехал в Москву хипповать. Я не желаю класть свою жизнь ни на какой алтарь.

Когда животные перекрещиваются с людьми и адаптируются в их доме — я к этому нормально отношусь. Я не склоняюсь к тому, что это зло. Меня поразил момент в философии бхакти, тонкий ход «Самадевы»; в этой книге, написанной в 12‑м веке, говорится не о приручении животных, но об их адаптации в доме человека: чтобы человек позволил животным адаптироваться в его доме. Совсем не опыты академика Павлова в голову приходят. Буква за буквой, страница за страницей — четыре раза прочитал книгу.

Неподалеку от нас находится институт охоты и рыболовства. Мы убиваем и приручаем животных. Мы понимаем диалектический материализм с точки зрения труда: производственные силы, производственные отношения и т. д. Следовательно, нашей корыстной целью остается возвращение к рабству. Именно к рабству. Если применить законы диалектического материализма к охоте и рыболовству, то всеобщее лукавство будет очевидно.

Недавно я узнал, что в семье Чарльза Мэнсона люди обедали после собак. Потому что собаки лучше. Чарльз Мэнсон родился в женской тюрьме. Сейчас он отбывает свое пожизненное заключение. В 2009 году исполняется сорок лет, как он сидит за убийства, которых не совершал. Потому что пожизненный срок он получил еще до своего рождения: родился на этот свет. И будет жить, пока не умрет. Так вот, в его хипповской семье собаки кушали первыми, потому что они лучше.

Пустой кошелек

К нам в отделение поступил серийный убийца из спецпсихушки; пробыл там два года. Пошел на поправку, перевелся на общий режим, в обычную психушку. Он убивал самых разных людей, потому что, говорит, душу искал, бессмертие хотел людям принести. Но из них вместо души всякая хреновина шла. Никакой зацепочки за потусторонний мир! И этот детина пришел к печальному выводу, что если она и существует — бессмертная душа — то это она хуячит, убивает, калечит, поправляет людей.


Рекомендуем почитать
Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме

Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.