Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров - [35]

Тимофеева сидит, подперев щеку кулачком, внимательно слушает. Видно, что ее совершенно не беспокоит то, что мысль Горчичникова скачет, меняет направление. Ее прежде всего интересует «запальчивость». Она как бы слушает музыку. В этом ее глубина.

ГОРЧИЧНИКОВ. Но самое мучительное и самое главное происходит в отношениях мужчин и женщин. Да. Кажется, что это для удовольствий человек стремится, а оказывается, именно это стремление улучшить свою природу и выделило его из остальных живых сообществ и устремляет вперед. И его как бы посылают вперед по этому пути рыбы и насекомые, птицы и млекопитающие, как бы машут ему прощально платочком. И жалеют его. Ведь на этом пути, Алена Васильевна, кроме наслаждений и комфорта мыслей, человека с ранних детских лет начинает мучить и доводить до отчаяния знание о своей скорой смерти. Да!

Входит Коляскин.

КОЛЯСКИН. Это, оказывается, город Отрадное. Следующая — Мга.

Пауза.

ТИМОФЕЕВА. Ты что, на станции был?

КОЛЯСКИН. Что ты? Я ж только вышел.

ТИМОФЕЕВА. Ну и иди. (Горчичникову.) А еще?

ГОРЧИЧНИКОВ. А еще… Я не хотел без Петра Викторовича говорить, потому что это получится как бы попытка украсть, или можно назвать — исподтишка, хотя эти дела почему-то так делают и считают, что это правильно…

КОЛЯСКИН. Я пойду, там посижу. Или — поехали домой, Алена!

ТИМОФЕЕВА. Можешь ехать совсем.

Коляскин, вздохнув, остается.

ГОРЧИЧНИКОВ. Мне бы не хотелось, Петр Викторович, пользоваться также своим преимуществом в умении выразить себя. Но я утешаюсь тем, что в человеческих отношениях речь значит меньше, чем взаимные откровенности или неприязнь в поведении, во взгляде, даже, бывает, на расстоянии. Я замечал. Вдруг появляется неприятный тебе человек метров за двести от твоего дома, и у тебя мгновенно портится настроение, и тут — вот он, через четыре-пять минут стучит в дверь.

ТИМОФЕЕВА (встает, подходит к двери комнаты, открывает ее, Горчичникову). Ты здесь ночуешь, Толя?

Коляскин и Горчичников одинаково ошеломлены.

ГОРЧИЧНИКОВ. Да… Это я с детства здесь… живу.

ТИМОФЕЕВА. И здесь-то книг сколько… (Оборачивается, Горчичникову). А ты любишь уют, оказывается. Одна лампа на столе, одна люстра, и одна над изголовьем. И коврик перед диваном. Вот только обои лапастые. Надо переклеить.

ГОРЧИЧНИКОВ (встает, топчется около Тимофеевой). Да… Наверно…

ТИМОФЕЕВА. А чтобы тебе было удобно заниматься, надо купить кресло. А здесь встанет швейная машина.

КОЛЯСКИН. Он что, сам шьет?

ТИМОФЕЕВА. Не знаю. Это моя машина.

КОЛЯСКИН. Зачем? Ты же недавно купила.

ТИМОФЕЕВА. Недавно.

КОЛЯСКИН. Ну вот. А уже продаешь.

ТИМОФЕЕВА. Я не продаю. С чего ты взял?

КОЛЯСКИН. А что?

ТИМОФЕЕВА. Ничего. (Закрывает дверь, садится на стул.)

КОЛЯСКИН. Ему зачем машинка?.. Матери его, что ли?

ТИМОФЕЕВА. Ты, Петя, иногда становишься, как сундук: на тебе хоть прыгай, хоть в карты играй. (Горчичникову.) Толя, объясни ему.

ГОРЧИЧНИКОВ (он бледен, торжествен). Насколько я понимаю, Петр Викторович, в образовавшейся ситуации мне предстоит установить статут…

КОЛЯСКИН. Ох, да замолчи ты! (Закрывает уши ладонями.) Куда я попал, а?.. Давай отсюда как-нибудь сваливать!.. Что это ты про машинку, Алена?.. Про машинку-то ты что?..

Крутит у нее перед глазами ладонью, привлекая внимание.

Она в досаде бьет его по руке.

ТИМОФЕЕВА. Ты слушай, что тебе человек объясняет!

КОЛЯСКИН. Да какой это человек? Это… две программы на одном канале! (Горчичникову.) Сейчас как дам сверху — нормально заговоришь!

ТИМОФЕЕВА. Ах, та-ак! Хорошо. Тогда я тебе объясню. Мы с Толей решили пожениться.

Пауза.

КОЛЯСКИН. С каким Толей?

ТИМОФЕЕВА (кивая на Горчичникова). С ним.

КОЛЯСКИН (пауза). Поехали домой, Алена.

ТИМОФЕЕВА. Езжай. Я уже там не живу.

КОЛЯСКИН. А где ты живешь?

ТИМОФЕЕВА. Здесь.

Пауза.

КОЛЯСКИН. Здесь. А почему здесь? С кем?

ТИМОФЕЕВА. Ну что за сундук, действительно!.. С ним! С Анатолием!

КОЛЯСКИН. Да брось ты. Хватит, Алена. Едем домой.

ТИМОФЕЕВА. Толя, подойди.

Горчичников подходит. Тимофеева обнимает его и целует.

Коляскин хохочет.

ТИМОФЕЕВА (гневно). Выйди отсюда! Уходи! Не хочу тебя видеть ни сегодня, ни завтра — никогда! А за машинкой Трансагентство пришлю!

КОЛЯСКИН. Может, вы еще туда (Кивает на спальню.) заглянете? Я — ничего! Вот здесь посижу, книжку почитаю! (Раскрывает книгу, читает.) «Не колокольный звон и не кукование кукушки слышны с башни в одном из городов близ Сан-Франциско, где установлены часы. После реставрации они обрели голос коровы. Каждый час звучит теперь здесь мычание одной коровы, а в полдень и в полночь слышен рев целого стада».

ГОРЧИЧНИКОВ. Конечно, реакция у вас, Петр Викторович, самая неожиданная…

ТИМОФЕЕВА. Подожди!.. Так говоришь — «может, туда заглянете»? И заглянем! Это теперь наш дом. Вот еще с мамой познакомлюсь, а потом и вообще в этом пригороде устроюсь на работу. Чтобы таких, всяких городских в глаза не видеть! Пойдем, Толя. Пусть он сидит.

За руку отводит Горчичникова в спальню. Закрывает за собой двери. Коляскин усмехается. Глядя в потолок, посвистывает. Затем берет книгу, подходит к двери.

КОЛЯСКИН (читает). «Кашляют ли рыбы? Да еще как! К такому выводу пришли американские ученые. Как оказалось, рыбы в загрязненной воде кашляют и хрипят. По интенсивности рыбьего кашля можно судить о степени загрязнения воды в реке, озере либо морском заливе. Услышать рыбий кашель можно только с помощью специальной аппаратуры». (