Выигрыш - [16]

А как же жила Урсула, лишившись безалаберного Ханса, за которым нужен был глаз да глаз? То, что Ханс в качестве безалаберного покинул всех, было очевидно. Вопрос, надолго ли? Урсула оценила порядок, воцарившийся с приходом Рози. Дело было даже не в чистоте и наличии всех предметов на своих местах. Это подразумевалось само собой, как фундамент под домом. Она нашла сходство между собой и Рози. Этот невысказанный комплимент стоил большего, чем обычные, разношенные любезности, соседские вежливости. Ясно, что Рози не та слабосильная и малодушная жена, которая даже не попыталась получить при разводе свою часть наследного дома Ханса. Рози не какая-нибудь из бедненьких Новых, появлявшихся, будто приблудные бабочки-ночницы, не имеющие никакого веса.

У Рози были деньги. Они чувствовались, значит, их было достаточно. Уверившись, что неизвестно насколько, но Ханс попал в колею добропорядочной жизни, Урсула заскучала. Это означало, что теперь он будет жить так же, как она. Но надолго ли? Была надежда, что, может быть, нет.

В окрестных городках встали супермаркеты с новыми именами. Нетто, Икея, Альди, Эдека, Плюс, Томас Филипс, Фамила. Появились новые дорожки для велосипедистов и пешеходов. Китайские и африканские ресторанчики. Туристические агентства. Магазины с копировальной техникой.

Ханс случайно забрел в компьютерный салон и не смог говорить: ни спросить, ни ответить. Любезный молодой продавец насел на него сразу у входа. Что вы желаете, херр? Может, вы желаете трум-бам-фрай? Вы желаете? Могу представить новую модель пен-ту-цвай-ту… Что вы желаете? Ханс желал бы с важным видом сказать какое-нибудь трам-бам-фай про компьютеры, но бацилла не подавала ни единой подсказки, будто сдохла. Он важно походил мимо стеклянных полок, но сделать вид, будто он что-то ищет, не удалось. Продавец упорно предлагал помощь, а Ханс не понимал ни словечка. Что вы желаете? Желаю, чтоб ты отвязался. Банный лист. От моей задницы.

– Я посмотрю сам, спасибо, – улыбнулся Ханс. Постоял перед какой-то штуковиной пару минут. В новых, огромных, как города, магазинах Ханс подолгу разглядывал горы хозяйственных мелочей. Ему как-то приглянулась печка – будто игрушечная, с крошечными дверцами, с маленьким колосником, легко вынимаемым и вставляемым обратно, с узенькой трубой, принимающей любую конфигурацию. Он потолковал о печке с консультантом, вдвоем они полчаса разбирали все ее стати. Уставший продавец, будто сводник, решился даже на комплимент, что Ханс и печка гармонично смотрятся вместе.

Ханс тоскливо скреб пальцами в кармане куртки. Он бы купил, много! И печку, и гвозди, и всякие приспособления, много всего! Но пошел покупать съестное. По перечню, который составила Рози, и на деньги, которые она выдала.

Совсем рядом внезапно появилась свежая генерация. Распахнула глаза и побежала по будням, как по непрекращающемуся празднику. Быстрей, быстрей и вперед, где еще лучше и веселее.

А Ханс остался в лавке. Он чувствовал себя абсолютно своим на молодом празднике, но этого не чувствовала генерация. Он касался крепких локотков покупательниц, задевал молодых то боком, то, доставая какой-нибудь горшок с пеларгонией, на миг приникал, – в лавке было тесновато. Но прежнего контакта не было. Ханс будто прижимался к жизни в телевизоре. Прозрачная стена перекрывала чувственный доступ к телам. За стеной хохотали, пили кока-колу, обнимались на улице. У них была молодость, у них было все другое и все свое: будущее, волосы, зубы.

Он пробовал при социализме вита-колу – жиденький продукт, главным вкусом которого было то, что он не хуже. И вот Берлинская стена рухнула. Теперь он, как молодежь, мог пить настоящую колу. Но этим все и закончилось. Ханс мог сколь угодно красоваться, делать привлекательные жесты и телодвижения, мог помахать рукой.

– Халло! Я тут! Сюда! Я бодр и полон сил!

Его не видели. Оставалось заискивающе улыбаться и произносить шутки, которых не понимали, потому что не слышали. А ведь девушки были абсолютно такими же, как раньше! Но теперь это были совершенно другие девушки. Сад, в котором он был непременный и усердный работник, цвел без него. Он смотрел на горшки и горшочки, на букеты в ленточках, на всю мелкую дребедень в лавке. Все было выставлено на продажу, а результат – ничтожен. Выигрыш! Только деньги обрушат стену и впустят Ханса в праздник! Он знал это всегда. Только деньги сотрут с лиц молодое высокомерие, заставят видеть и уважать!

Как-то встретил ровесницу. Вместе учились в школе. Вздыхая, она повела рассказ о самочувствии, и Ханса будто взашей погнали от прозрачной стены, за которой резвилась молодая генерация, – прочь, в сторону темного кладбища. Он терпеливо слушал о лекарствах и бессоннице, высоком кровяном давлении, плохих анализах мочи, о дорогих челюстях и ожирении. Но потом голос знакомой зазвучал веселее. Она перечислила все компенсации за лечение и нахождение в больнице, выданные ей страховой медицинской компанией. Заулыбалась. Болеть, конечно, не прибыльно, но и не убыточно. А лучше не болеть. Еще веселее были подробности о ее покупках с распродаж. Она даже выпростала из петель своих обширных брюк новый толстый ремень. Ханс оживился, согласился с качеством кожи и с удивительной длиной ремня. В самом деле, им можно было опоясать и Брунхильду.