Выходим на рассвете - [48]

— Никак нельзя уговориться, чтобы — сообща?..

— Уговориться? — усмехнулся Корабельников. — Не получится с меньшевиками у нас общей политики. Если что и удалось нам пробить в Совете, буквально пробить, — решение об отпуске солдат на посевные или о восьмичасовом дне — так это не благодаря сотрудничеству с другими партиями, а вопреки. Смотрите, как в Петрограде, не входят же большевики в правительство, не разделяют ответственности за его политику. Но в Петрограде — Ленин, там пролетариата много, там большевики имеют свои организации на заводах. А у нас пока еще нет самостоятельной даже общегородской организации, только фракция большевиков. Что греха таить — я вам, Ефим, как своему, скажу: не все еще наши товарищи-большевики твердо стоят за то, чтобы непременно от меньшевиков отделяться. Еще надеются некоторые, вот как и вы, что, может быть, получится «сообща». А я с самого начала на одном стою. Никаких колебаний в этом вопросе! Да и не один я… Насчет того, чтобы никакой поддержки Временному правительству, как товарищ Ленин сказал, — это мы в Ломске выдерживаем. Ни в губернском, ни в городском народном собраниях большевиков нет. Но в Совете — сидим вместе с теми, кто Временное поддерживает, в партийной организации — тоже… Вот что, Ефим. Я уже просил вас и еще прошу — выявляйте у себя в роте, кто большевикам сочувствует, и старайтесь, чтобы таких было больше.

— Да я стараюсь. Только нынче стало потруднее свою линию держать. По первости, как царя свалили, все в революционеры записались. Сам полковник Филаретов с красным бантом ходил. А сейчас на нас такие революционеры как на христопродавцев смотрят, за горло готовы взять…

— И что, были столкновения?

— До драк пока не доходило. А на словах, будто на ножах, схлестываемся. Вот недавно ротное собрание созвали, перед тем как Совету заседать. Ребята мне наказ давали — чего добиваться в Совете. Наш ротный тоже пришел, хоть и не звали: Совет-то солдатский. Сел в сторонке, молчит. Ладно, думаю, не выгонять же. Секретов-то все одно нет. Идет разговор насчет отпуска на посевные. Слушал ротный наши речи, да вдруг как вскочит: «Не патриоты вы! Не в деревню к бабам — на фронт надо проситься! Предатели, хотите, чтобы германец всю Россию сожрал вместе с демократией, которую вы тут развели?» Я ему говорю вежливо: «Господин поручик, у нас свобода слова, высказались вы, но прошу говорить уважительно. Никакие мы не предатели, а русские солдаты…» А он от моего возражения совсем осатанел. Может, ему в голову кровь после контузии какой ударила? Как заорал: «Ты еще учить меня будешь!» Я озлился и говорю: «Вам сейчас не царский режим. Вы меня не тычьте! Есть приказ, чтобы солдат на „вы“, извольте исполнять». Зыркнул он на меня глазами, как испепелил, крикнул в сердцах: «Ну, погоди, я еще научу тебя отечество любить!» — и вылетел, будто из пушки выпалился.

— Ну и как, научил он вас отечество любить? Отомстил чем?

— А что он мне может сделать? Пусть попробует! Я — депутат Совета, лицо неприкосновенное.

— Это-то верно, но береженого бог бережет. И вообще присмотритесь к своему ротному. Странно несколько. На фронт рвется, а сам — в конвойной команде при лагере. Уж такой горячий добился бы, если уж из госпиталя выписан.

— Правильно говорите, Валентин Николаевич. Приглядеться надо. Он ведь что, поручик Вонлярский? Все пытается службу повернуть на старый лад. Не козырнет ему кто, сразу по команде «смирно» поставит и ну песочить. С пленными не разрешает дружбу водить. Насчет дисциплины жмет шибко. Петраков при нем, можно сказать, душой воспрял, вдругорядь свою силу почувствовал. Недавно на одного солдата чуть не с кулаками бросился — что винтовку плохо почистил. Пришлось напомнить, что не при царе теперь.

— Напоминаете правильно. А винтовки все ж чистить надо.

— Да на кой шибко стараться? Осточертели нам винтовки. Нянькайся с ней, как с милашкой. Кончится война — на кой они!

— Ах, Ефим, Ефим! — рассмеялся Корабельников. — Если бы да так! Только едва ли старый мир по доброй воле расстанется с тем, чем владеет. Права-то, это еще в девятьсот пятом было известно, не получают, а берут. И берут, если необходимо, с боем. Так что винтовочки на всякий случай держите в порядке.

— Понятно! Но про винтовки это я так, к слову. Я вот насчет чего вам сказать хотел: у нас уже и промеж собой разнотолк пошел.

— Из-за чего?

— Да все из-за посевных дел. Вы, поди, знаете, — в Совете мы добились не только отпусков. Решили еще послать из гарнизона — кто мастеровой — плуги да сеялки чинить. В деревне сейчас насчет этого плохо: кузнецы почти все в солдатах, и железа нет. Вот и постановили в Совете: создать летучие отряды для починки, чтобы в каждую волость отряд.

— Ну и хорошо. Кто же против этого возражал?

— Против этого — нет. А вот против другого… Когда я в Совет собирался насчет отпусков решать, стал с нашими в роте советоваться. Меня солдаты и спрашивают: а что Совет насчет семян может решить? Прошлый год мало что рук в деревне не хватало, еще и неурожайный был. Из деревень пишут — у многих хлеб на исходе, до нови не дотянуть. Первое дело — семена нужны. А где их взять? У богатеев, известно, запасено. Раньше, бывало, в таком случае в долг давали: возьмешь пуд, отдашь полтора. А теперь и насчет этого жмутся, выгоду блюдут, придерживают. Я своим в роте, когда ихний наказ слушал, сказал: в Совете уже есть такая задумка — добиваться от губернского народного собрания, чтобы оно, как власть, по деревням комиссии послало: у богатых зерно посчитать и заставить дать бедноте на семена с возвратом из урожая за пуд — пуд, а не полтора. Рассказал про это — солдаты зашумели: «Давай, толкай это дело в Совете!» Да не все, оказалось, за это. Первый против знаете кто поднялся? Семиохин, можно сказать, приятель мой. Кричит: «Грабеж! Хуже, чем при царе! Справный хозяин своим потом хлеб добывал, а вы — отбирать?» А еще — Прибытков. Это писарь наш, тоже из деревенских, у его отца мельница, возражать начал: «Не имеете права! Частная собственность священна и неприкосновенна! Демократические принципы не позволяют…» — и всякие другие слова. Прибытков у нас самый грамотный, да еще в эсеровской партии состоит. Он по всем правилам кинулся доказывать, что это даже по социализму неправильно — у трудящегося забирать продукты труда.