Выдумки чистой воды - [26]

И вот стрелка коснулась красной черты, наползла на нее, миновала… и, упершись в правый конец шкалы, замерла. Тишина ничем не нарушалась. Последний снаряд войны уже не мог взлететь.

Солнце уже поднялось, когда Улисс и Полифем выбрались, наконец, из тумана. Улисс оглянулся и увидел долину совсем такой же, как в первый раз. Высокие отвесные стены, освещенные восходящим солнцем, казались розовыми, туман клубился кипящим морем. Улисс перебросил автомат за спину и, бережно прижимая к груди коробку с ампулами, зашагал в гору. Ксана, думал он. Жива еще, может быть, Ксана!..

Елена Крюкова «ИЛЛЮЗИОН»

Ветер серое небо качает.

Вьется вьюжное веретено.

И латунный фонарь освещает

Площадь. А в подворотнях — темно.

Пахнут постной селедкой афиши.

У Луны — азиатская стать.

Космы свесили белые крыши,

Как в товарном — солдатская мать…

Все толпятся у «Иллюзиона»,

Все желают теперь посмотреть,

Как во тьме, где рыданья и стоны,

После Взрыва мы будем гореть.

Разве может про это — искусство?!

«Все мы смертники, — думаю я.—

Только пусть так же снег валит густо

За чугунным крестом бытия.

Пусть — над свежей отцовой могилой,

Что затеряна в гулких полях,

Снег встает живописною силой,

Обращая страданье во прах…

Пусть летит на румяные лица —

Почернеть им не скоро дано,—

В перекрестья, в проулки столицы,

Где за стеклами — елки, вино!

Эти жесткие зимние звезды,

Этот Космос, где холодно нам,—

Чистым снегом, суровым и грозным,

Пусть нас бьет по щекам и губам!

Мы живые. Живые. Живые!

Губы кутай в дырявый платок!

…А восстанут столбы огневые,

Опрокинется звездный лоток —

Всей гражданской слепой обороной,

Изучаемой присно и встарь,

Белым пламенем Иллюзиона,

Где глядели в экран, как в алтарь.

Криком девочки в затхлом подвале,

Факелами горящих ступней —

Встанет все, что мы Жизнью назвали,

Перед тем, как проститься нам с ней».

Сергей Булыга (Минск) МЕЧТА

В одном большом и шумном городе на берегу океана жил да был один купец. Купец был глубоко несчастен.

Нет, дело вовсе не в том, что он был беден; купец, напротив, слыл достаточно богатым человеком. У него было шестнадцать больших и малых кораблей и девять караванов по тридцать четыре верблюда в каждом. Случались, правда, штормы, и кораблей становилось меньше. Бывало и такое, что караван не возвращался из пустыни. В те далекие времена песчаные кроты обитали в пустыне едва ли не повсеместно, и поэтому часто можно было услышать, что тот или иной путешественник увлечен под землю этими ненасытными чудовищами. Да, что и говорить, торговые предприятия бывают подчас не столь выгодны, сколь разорительны. Однако, когда дело поставлено широко, то доходы непременно покрывают расходы. Так было и с нашим купцом. Потеряв в одном предприятии, он втрое обретал в другом, и на полученные барыши взамен погибших кораблей строились новые, на смену старым съеденным верблюдам покупались молодые и непуганные, еще не знавшие коварства песчаных кротов.

Конечно, купец мог бы владеть куда большим числом кораблей и верблюдов, но он не желал этого. Он опасался, что тогда у него совсем не останется времени для того, чему он посвятил всю жизнь.

Купец, я повторяю, был несчастен. Он был болен. Болезнь его была столь же странная, сколь и неизлечимая. Стоило лишь купцу выйти за порог своего дома, как он тут же начинал задыхаться. В доме он был совершенно здоров, но даже перейти улицу и проведать соседа он был не в силах. Самые умудренные лекари и самые искусные мудрецы и заклинатели ничего не могли поделать с его диковинным недугом. Купец был обречен до конца своих дней безвыездно и безвыходно пробыть в стенах родного дома.

И, наверное, поэтому купец год от года отсылал свои корабли и караваны во все более и более дальние страны.

Вернувшись из дальней страны, капитан — или же караван-баши — спешил к купцу поведать о виденных диковинах, а уж потом беспокоился о сохранности доставленных грузов и ценностей.

Воссев на благоуханный таммузский ковер, торговый посланец принимал из рук хозяина полную чашу птичьего молока и начинал свой рассказ.

Не мне вам говорить, сколько в те далекие времена ходило по свету всяких небылиц о дальних и неизведанных странах. Люди любили посудачить об острове вечной весны или об источнике молодости, о странах, над которыми никогда не восходит солнце, или же о людях без голов, но с ушами. Однако купец желал слушать только правду. И если посланец хотел рассказать о чем-либо необычном, то он должен был подтвердить истинность своих слов. Так, когда седобородый караван-баши поведал о встреченной им на пути стране говорящих пчел, то он не преминул открыть небольшую шкатулку, на дне которой сидело одно из этих диковинных насекомых. Говорящая пчела ублажила купца разговором и пением на неведомом языке, караван-баши был одарен двумя сотнями полновесных монет, а любознательный купец подрезал пчеле крылья еще долгие месяцы наслаждался ее непонятными, но весьма благозвучными речами.

С превеликой радостью купец рассматривал волшебный кристалл, сколотый со скалы Нетленной Памяти. Яркие, непрерывно сменяющиеся картинки повествовали купцу о жизни давно забытых людей из некоей неведомой страны — скала Нетленной Памяти хранила в себе память обо всем, когда-либо случившимся на свете. Некоторым счастливцам удавалось найти и отколоть кристалл собственной жизни, однако это случалось крайне редко.