Выбор воина - [103]

Рысенок открыл глаза и некоторое время сидел неподвижно. Вечерело. Крона огромного дуба сияла в вышине червонным закатным золотом, а деревья вокруг уже стояли темными и, казалось, засыпали. «Пора, – подумал весин, – пора идти и сообщить Вождю. Ведь такая радость!»

Он поднялся на ноги, встряхнулся, разгоняя по жилам застоявшуюся кровь, еще раз почтительно поклонился Древу и пустился в путь. Обогнул ствол, стараясь ступать по тем же местам, по которым шел сюда, чтобы не потревожить лишнюю травинку у подножия Живого бога… И нос к носу столкнулся с Лаской, которая как раз поднималась с колен. Видно, тоже пришла о чем-то спросить мудрое Древо.

Глаза девушки широко распахнулись. В них водопадом отразились разные чувства – удивление, радость, подозрение, гнев.

– Ты… – медленно произнесла она, – ты следил за мною?! Я тебе покудова не жена еще!

Рысенок развел руками:

– Зачем следить-то? Я здесь по нужде. Вождь наказывал узнать кое-что. Вот я и пошел, куда глаза глядят. А Он, – стрелок снова поклонился Дубу, – позвал да научил… А ты здесь зачем?

Воительница отвела было взгляд, но потом дерзко, с вызовом посмотрела на парня.

– А про тебя пришла узнать! Идти за тебя аль нет…

Рысенок почувствовал, что неистово краснеет.

– И?..

Ласка неуверенно улыбнулась.

– Да вот, знамения просила… Тут-то ты из-за ствола и выскочил!

Лицо девушки посерьезнело. Рысенок, ведомый велением души, шагнул к ней и тихо спросил:

– И в пору ли тебе знамение? Любо ли?

Ласка не отвела взгляда, но… будто мягче стали ее черты, словно она…

– Любо…

Они поцеловались, и древний бог благословил их, сбросив на плечи пару зеленых листьев.

Стрелок, на пару с воительницей, возник в глубине зала и направился к Сашке, аккуратно обходя лежащие на дороге тела усталых от чрезмерных возлияний гостей, которых слуги еще не успели разнести и уложить по лавкам.

«Интересное дело получается… Обычай надираться до бесчувствия, выходит, является одной из древнейших традиций нашего народа! Можно даже сказать – неотъемлемой частью этих традиций… Освященной, как говорится, седой стариной… Это ж надо! Кто бы… Ик!.. мог подумать… А то у нас – пьянству бой!.. И не понимают, что это грозит утерей национальной самобытности!»

Савинов все еще от души развлекался этими перлами, когда Рысенок подошел ближе. Сашка подметил у него на лице необычное, радостно-торжественное выражение. Будто тот собирался сообщить ему Нечто. Именно с большой буквы. Девушка остановилась чуть поодаль, а весин подошел вплотную и, наклонившись, шепнул:

– Тут такое дело, вождь… Нельзя ли отойти в сторонку?

Сашка кивнул и вдруг заметил у Рысенка на шее незнакомую гривну. Да и браслет на запястье какой-то новый… Точнее, эти украшения Савинов уже видел. Вот только где? Сашка допил рог и поднялся.

«Так, ноги вроде держат…» Он перешагнул скамью и направился вслед за Рысенком. Когда они проходили мимо Ласки, та чуть поклонилась Савинову, он кивнул в ответ и… «Ага! Все с вами ясно, товарищи стрелки!» Сашка хитро прищурился, заметив, что на шее девушки серебрится знакомая Рысенкова гривна.

«Успели уже! Да, девица напористая… Уже, значит, по обряду украшениями обменялись, благо оба воины. А я-то сижу, жду его…»

Сначала Сашка расстроился. «Как же так? Никак нельзя поговорить было? А вдруг с ней чего серьезное случилось? Если Ярина с раненым возится, значит, бой был. Может, она в опасности…» Эта мысль так захватила его, что он не сразу понял, о чем Рысенок толкует. «Какой такой ребенок?.. Нет, ты мне объясни – откуда там раненый?»

– Погоди-ка… – сказал он вдруг, перебив сам себя, – повтори, что ты видел?

Рысенок повторил. Савинов слушал его и никак не мог сообразить. Новость была настолько неожиданной…

– Стоп, стоп! Давай-ка по порядку… Ты все видел как свет, сияние да?

– Ну да!

– И она здорова, все в порядке?

– Так я же об этом…

– Ясно, ясно… И потом ты увидел необычное свечение… не ошибся?

– Это никак не можно, вождь. Я такое уж не раз видал в нашей верви[106]… Непраздна она! Седьмиц осьмнадцать уже.

Сашка замолчал, соображая. «Восемнадцать недель, это четыре с половиной месяца. Срок-то уже приличный! Значит, выходит, мы почти перед самым походом… Ну дела!» Он до боли крутанул свой ус и спросил растерянно:

– Чего же она в последний раз ничего не сказала, когда ты в море с ней виделся?

Рысенок развел руками:

– Так ведь тут такое дело, вождь… Не знает она.

– Что-о?! Как это может быть? Ведь должны же быть признаки… Живот, в конце концов!

– Ты, воевода, не обессудь, но бабы – они такие! Могут знать сразу, а могут и не знать, пока пузо не вылезет. Тут уж от многого зависит… У меня три сестры рожавшие, так что я всего навидался… Знаки, оно конечно… Да вот только у всех по-разному. Некоторых и не тошнит вовсе, а иные, так те худеют поначалу – и не подумаешь даже! А что до живота, так он седьмиц с осьмнадцати – двадцати выходит и заметным становится. И ежели женка переживает сильно из-за чего-нибудь или боится, то может ниче не заподозрить. – Рысенок нагнулся к Сашкиному уху и шепотом добавил: – Сказывали, что они могут при сем даже кровь ронять![107]

Савинов ошалело посмотрел на него, потом сообразил, о чем говорит стрелок, и покачал головой. «Кто бы мог подумать! Парень-то специалист по протеканию беременности, – это в двадцать-то с небольшим! А я в тридцать с гаком ни сном ни духом об этих делах! Может, и есть преимущества у матриархата?»