Выбор оружия - [87]

— Я пришел сказать, что сегодня вы уезжаете, — весело объявил Томас. — Вас перевозят в Рани Калпур.

Фрир поднял голову и снова уронил на грудь.

— Теперь я ни при чем, что бы ни случилось. Я честно сообщил о нашей договоренности. И вам придется объяснить, почему вы с тех пор изменили свое решение.

Не дождавшись ответа, Томас сел на корточки и продолжал задумчиво, точно вспоминал что-то мало его затрагивающее:

— Знаете, я думал о ваших словах, что каждый — только орудие. Вероятно, вы правы. Все мы — орудия, которые использует та или иная государственная система. Однако мы тщеславны и потому убеждены, что и в качестве простого инструмента можем сказать свое слово. Ведь инструменты нужны всякие. Не только прямые, блестящие, сверкающие на солнце, но и маленькие, кривые, невзрачные на вид, однако идеально приспособленные к определенной работе. В этом, по-моему, и заключается ваша ошибка: из гордости нам всегда хочется встать в позу, вполне достойную восхищения, но абсолютно не пригодную для выполнения нужной работы.

Фрир снова поднял голову и даже сморщил лоб, силясь понять, к чему клонит Томас.

— Можно сказать еще резче, — продолжал Томас. — Настаивать на своей честности и прямоте в несовершенном мире, где часто побеждает плохое, уже само по себе плохо. У вас была возможность послужить вашему делу, но вы отказались, так как считали, что эта роль недостаточно красива.

Фрир, видно, искренне пытался взвесить, применимо ли все это к нему, потом сказал, покачав головой:

— Причина совсем другая.

— Боюсь, я так и не понял, какова истинная причина.

— Очень просто. Главное — не как я служу, а — кому. Согласившись стать орудием в плохих руках, я превращусь в оружие, направленное против тех, кого поклялся защищать.

— Излишнее упрощение. Обстановка куда сложнее.

— Нет. Она ясна. Обстановка всегда совершенно ясна. Мы сами все усложняем, когда нам не нравится, как она складывается для нас. И сознательно затемняем всю проблему.

— Проблема заключается в том, хочет ли человек приносить пользу, невзирая на обстоятельства, или нет.

Фрир закрыл глаза и, видно, что-то вспоминал.

— Все может идти на пользу, — пробормотал он со слабой улыбкой, словно повторяя чьи-то слова.

— Именно! А вы хотите уже в расход, хотя еще можете быть полезным.

— Если все может идти на пользу, значит ничто не теряется безвозвратно.

Фрир словно вел дружескую беседу, и Томасу в ней не было места.

— Вот, вот! Орудие, которое стремится уничтожить самое себя, никому не нужно.

— Его надо использовать, использовать целиком и полностью. След о нем останется только в его делах, в целях, которые он помог осуществить.

— Значит, отдельный человек сам по себе — ничто: важно лишь, как его можно использовать? Но это же эксплуатация в худшем смысле слова!

Ход был ловкий, и Фриру понадобилось несколько секунд, чтобы найти ответ.

— Отдельный человек только тогда имеет ценность сам по себе, если он живет в обществе, где никто никого не эксплуатирует.

— Построить такое общество, — злорадно усмехнулся Томас, — значит отказаться от всякой индивидуальности!

Фрир покачал головой.

— Это значит только одно: те, кто действительно хочет жить в таком обществе, относятся к своей задаче серьезно, вместе создают план и вместе трудятся над его осуществлением. Если под индивидуализмом вы понимаете право каждого человека думать только о себе и творить, что ему придет в голову…

— Что за чушь! Индивидуализм нельзя сегодня сдать в общий котел, а завтра получить обратно, с процентами. Уж раз отрекся от него, так поминай как звали.

— Да, но его и не сохранишь надолго. Законсервируйте его, и он выродится в простое чудачество. Об этом вы забыли. Я ведь тоже из страны, что была колыбелью индивидуализма, но вовсе не в восторге от индивидуализма в чистом виде, который там есть и по сей день. Те, кто может позволить себе роскошь бальзамировать его, сами превращаются в мумии. С виду истый образец индивидуализма, а внутри — мертвец.

— Ничего я не забыл, — раздраженно возразил Томас. Ему ловко удалось создать спокойную, разумную обстановку, чтобы снова начать уговоры, и он вовсе не собирался позволить Фриру воспользоваться ею. — Я не забыл, что у нас с вами общая родина и довольно похожее окружение. Я только из этого и исхожу. Оба мы достаточно умны, чтобы со стороны критически взглянуть на свое общество. А уж сделав это, можно поступать двояким образом. Можно, несмотря на все недостатки нашей государственной системы, чувствовать свою неразрывность с ней, работать, спорить, бороться за постепенные изменения изнутри — путь, который в общем избрал я. Здесь есть своя опасность: ты по-прежнему уверен, что делаешь что-то нужное, когда на самом деле с тобой давно уже никто не считается. Есть и другой путь — ваш: выйти и открыто вступить в борьбу, заставить привилегированные слои понять, за что они стоят. Здесь опасность еще больше: можно этих привилегированных так запугать, что они пойдут на крайние меры против тех самых жертв, которым вы хотите помочь.

Фрир молча смотрел на него и настороженно ждал, куда приведёт этот новый ход.

— Правомерен, пожалуй, любой образ действий, — продолжал Томас, — до тех пор, пока он удерживается между двумя крайностями: между пассивностью тех, кто хочет перемен, ничего для этого не предпринимая, и активностью других, которые считают, что прежде чем улучшать условия, надо их ухудшить. Но ведь мы-то с рами нашли третий путь: поправляли неизбежные ошибки друг друга и нащупывали разумный способ избавиться от Чрезвычайного положения.