Выбор оружия - [74]

Фрир протер глаза, и рука его соскользнула на горло. Мне очень хочется пить.

— Итак, будем продолжать. Что касается амнистии, то требуется только одно: ваши люди должны сложить оружие и зарегистрироваться в полиции. Это необходимо прежде всего для их же безопасности. Вы ведь знаете, какой вой поднимут здешние европейцы, как только станет известно о мирных переговорах. Они все привыкли носить оружие и начнут сами чинить суд и расправу, если мы не сумеем оградить жизнь тех, кто добровольно сдастся.

Но, видно, он перегнул палку в своей тактике кнута и пряника, и слова «добровольно сдастся» были выбраны неудачно.

— Еще бы, мы имеем все основания доверять полиции, — язвительно сказал Фрир.

— У вас нет основания доверять никому из нас — с готовностью согласился Томас. — Слишком много было вероломства. Но я уже говорил, что официальная декларация свяжет нас перед всем миром и придется даже разрешить иностранным корреспондентам беспрепятственно давать информацию о прекращении огня…

— Не в этом дело, — хрипло перебил его Фрир. Он, видно, понял, что спор надо перенести на другую почву. — Не в этом дело.

Но Томас предпочитал говорить именно на эту тему.

— Можно организовать, чтобы присутствовали наблюдатели ООН.

Рука пленного снова беспокойно потянулась к горлу.

— Воды! Я не могу без воды, — прохрипел Фрир, — если хотите, чтоб я обсуждал…

— О, мы предоставим любые обеспечения, какие вы только пожелаете, — многозначительно сказал Томас.

— Я? — с иронией переспросил Фрир. — Кто я такой, чтобы заключать с вами соглашение?

— Просто человек, положение которого позволяет ему говорить от имени своих друзей.

Фрир на минуту задумался.

— Я не вправе говорить от имени моих друзей, — сказал он дрогнувшим голосом. — Я говорил с вами обо всем этом лишь потому, что сейчас я вне борьбы и мои слова их ни к чему не обязывают. — Он смерил Томаса взглядом. — Вы же сами подчеркнули, что для того, кто вышел из игры, все выглядит совсем в ином свете.

Шаг назад, с тоскливым раздражением подумал Томас. Вся эта история точно детская игра для тренировки терпения: голая, стерильная комната — коробочка, которую надо трясти и поворачивать во все стороны, пока два шарика не лягут на свои места, но всякая попытка вкатить в лузу второй непременно выбивает с места первый.

— Пусть вы не чувствуете себя вправе решать за них, однако вы — единственный из всех связанных с нами людей — можете говорить с ними. Такая мысль не приходила вам в голову? Сегодня вы — единственный во всей стране — можете добиться, чтобы вас выслушали обе стороны. Ваше положение исключительное. Так неужели вы откажетесь использовать такой случай?

— Ничего не выйдет. — Фрир покачал головой. — Этого не сможет никто. Раз я говорю с вами, значит я уже забыл язык моих друзей. Не думаю, чтобы они поняли меня теперь.

— Тем больше у вас оснований принять мое предложение, — поспешно вставил Томас. — Зачем отказываться, если, по-вашему, это ничего не изменит?.. А я готов биться об заклад, что вы ошибаетесь.

Ответа не последовало. Что ж, пленный, пожалуй, достаточно помучался от жажды. Без необходимости не следует применять силу, лучше иметь ее в запасе как вспомогательное средство — особенно теперь, когда любое послабление зависит только от него, Томаса. Он принес стакан воды и глядел, с какой жадностью пьет Фрир, ему даже стало немного не по себе при мысли, как приятно чувствовать даже временную власть над другим человеком. Он вспомнил недавние слова Прайера и на мгновение задумался: интересно, до какой степени жестокости он мог бы дойти, если бы упоение властью взяло верх над природной уравновешенностью? Просто какое-то наваждение: чем лучше он узнавал пленного, тем больше — невольно — открывался ему и собственный характер.

Он взял пустой стакан и поставил на пол.

— Так вы, значит, не вполне уверены? — спросил он, — Сомневаетесь, что они пожелают вас слушать? И потому колеблетесь, да? Но если бы вы уговорили их рассмотреть наши предложения, это было бы явным доказательством того, что они сами готовы идти на мировую. — Опять не очень удачно, пленного тревожит другое. — Допустим, согласие вести переговоры от нашего имени не делает вам особой чести. Но разве это главное? Вам предоставляется редчайший случай, и вы не смеете его упустить. Тем более что никого кроме себя, не компрометируете. Разве это не важнее, гораздо важнее, чем судьба любого отдельного человека?

— Да не в том дело, — голова металась из стороны в сторону. — Совсем не в том… Вы просто переоцениваете мое влияние.

— Вероятно, вы заставили меня переоценить его, — резко сказал Томас, — ведь это была ваша единственная ставка.

— А вы просто уверены: раз я англичанин, значит должен командовать туземцами, — парировал Фрир.

— Пусть так, — досадливо согласился Томас, — но это не относится к делу. Ведь в нашем соглашении и речи не было о том, что вы обязаны добиться успеха. Вам предлагают только попытаться. Хватит, больше Томас ничего не мог прибавить: нельзя же проговориться, как они потом используют добровольное согласие пленного стать парламентером?

— Зачем же вам нужно, чтобы я взялся за безнадежное дело? — Фрир явно верил Томасу и считал своим долгом вести такую же честную игру. — Может быть, я невольно ввел вас в заблуждение насчет моего веса среди них. Так поверьте, единственная моя привилегия — в том, что мне разрешили быть таким же солдатом, как все. — Потухшие глаза на миг сверкнули гордостью. — Хотя если подумать — то, что они захотели меня принять… — голос его пресекся от волнения, — это было… просто поразительно, что ни говори.