Вяземская Голгофа - [43]

– Мечтатель политручок, – буркнул пожилой солдат, сидевший рядом с Ксенией.

– Почему? – изумилась Ксения.

– А потому, что в тыл врагу никто не ударит. А потому, что всё придется делать самим и большой кровью.

– … партия большевиков и правительство ждут пробуждения классового сознания в солдатской массе немецкой армии, – голосище Гусельникова срывался на крик, заглушая тарахтение автомобильного движка. – Мы обязаны верить в то, что большинство этой армии воюет против своей воли.

Ответом на речь политрука стал оглушительный грохот. Что-то тяжелое с невероятной скоростью пронеслось над их головами. Какая-то тяжесть навалилась на Ксению сверху, бросила на пол полуторки, придавила, распластала.

Наверное, за первым последовали новые удары. Сколько их было? Один? Два? Десять? Ксения ясно помнила пронизывающий ветер, скучные, сосредоточенные лица солдат, гавкающий голос политрука, пасмурное, набухшее мокрым снегом небо над головой. Мгновение назад она могла видеть и слышать. А сейчас она ничего не видела и не слышала. Холодный ветер не тревожил её, зато донимала сырость. Ксения попробовала пошевелить руками. Они подчинились ей. Потом она ощупала своё тело. Шинель совсем вымокла, шапки на голове не было, зато сапоги оказались на положенном им месте и ноги тоже. Она приготовилась терпеть боль, но та не приходила. Тогда Ксения попробовала подняться. Она осторожно ощупала пространство вокруг себя. Мир все еще существовал. Мягкий, мокрый, едва слышно шуршащий, устилающий, а потом твердый, корявый, холодный, леденящий. Ксения обхватила руками ствол дерева, попыталась подняться и, ударившись головой о толстый сук, снова осела на землю.

– Где ты, девочка? – прохрипел кто-то.

Ксения не отозвалась. Ведь это не её зовут. Она и не девочка совсем. Странный человек, кого он ищет в осеннем лесу? Откуда здесь взяться детям? Ведь сейчас глубокая осень, детишки ходят в школу. Она словно видела сон: противотанковые ежи, вереницы машин, полные кузова ополченцев. Толпы беженцев на улицах пригородных поселков. В город, не пускают. Все школы в поселке имени товарища Молотова закрыты. На окнах полотнища маскировки. Труба кирпичного больше не подсвечивает ночь веселыми огонечками, зато веселят частые, прерывистые сигналы воздушной тревоги. Но почему они звучат так странно, будто кто-то жмет на автомобильный клаксон? Ксении сделалось холодно. Она потерла лицо мокрыми рукавицами, но этого оказалось недостаточно. Она пошарила вокруг, нагребла ещё снежку. Стало совсем зябко, но холодные прикосновения талой воды приводили в чувство, изгоняли похмельную дурь из звенящей головы.

– Вот так ты поил меня шампанским, Тимка, – тихо бормотала она. – Где же ты, Тимка-Тимоша?

– В Москве твой кот остался, – ответил ей смутно знакомый голос. – Если мы плохо будем воевать, скоро немцы сделают из него начинку для пирогов.

– Не-е-ет! – возразил другой знакомый голос. – Это она жениха своего зовет. Всю дорогу с ним разговаривает. Тимофей Ильин. Летчик.

Сигнал воздушной тревоги внезапно умолк. Что это значит? Можно вылезать из укрытия? Сильные руки схватили её, приподняли, и вот она уже стоит лицом к лицу с лейтенантом Соленовым.

* * *

Ксения шла, равняясь на темные пятна их спин. Соленов первое время часто оборачивался, проверял, не отстала ли она. Потом он зашагал быстрее, а потом и вовсе побежал.

– А что случилось-то? – твердила Ксения. – Что стряслось?

– Война! – тявкнул где-то совсем рядом голос политрука.

Сначала им попался фабричный мальчишка. Соленов сначала грязно выругался, потом назвал паренька по имени, да усомнился, он ли? Политрук чиркнул спичкой, осветил лицо мертвеца.

– Он! – подтвердили оба хором.

– Вот незадача! Сапогом в кровищу вляпался! – Соленов вытирал сапоги о снег, оставляя на нем темные следы.

– Нам повезло, лейтенант, что упали в болото. Его-то о ствол шибануло.

– А остальные? Не вздумай шмалять в воздух!

– Почему?

– Слишком уж тихо. Мало ли кто может быть тут, в лесу!

– Панические разговоры? Кто тут может быть, в глубоком тылу наших войск, в ста пятидесяти километрах от Москвы?

– Волки! – отозвался старшина Пеструхин.

Он был где-то наверху, выше Ксении и офицеров. Неужто на дерево взобрался?

– Выбирайтесь на дорогу! – позвал Пеструхин. – Остальные тут. Все, кроме Смоковникова, мальчишки и Ксении Львовны.

– Я тут, дядя! – Ксения уже взбиралась на дорожную насыпь.

Там в световых сполохах метались летучие тени, на поверку оказавшиеся перепачканным сажей старшиной Пеструхиным.

– Вот так и выглядит прямое попадание танкового снаряда. – Старшина Пеструхин даже заулыбался.

На его покрытом копотью лице ярко блестели белки глаз. Брови и усы его были опалены, из-под шапки по лбу стекали редкие темные струйки. Полуторка догорала. Остов кабины почернел. Обуглившийся кузов тлел частыми угольями. Кабина полностью выгорела. Метущееся в агонии чахлое пламя вспыхивало, чтобы на короткое время осветить окровавленный снег и мертвецов, разбросанных по дороге. Глаза Ксении привыкли к темноте, и она, стараясь не смотреть на мертвые тела, подобралась поближе к старшине. Под ногами хлюпала жижа – талый снег вперемешку с чем-то темным. Кровь, грязь, мазут? Лейтенант засветил фонарь.