Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное - [21]

9

После исчезновения Гульнары на душе снова стало тягостно. Поддерживать разговор с Сарафановым не хотелось, да и слоняться по постоянно видоизменяющимся аркадам в поисках выхода Вячику надоело. Он прилег на диван. Появление женского персонажа, конечно, скрасило его пребывание здесь, но он, что называется, предпочел бы познакомиться с нею при других обстоятельствах…

Он решил еще раз проанализировать ситуацию. С чего начать? Может, с того, как и кто сюда попадает? Все они (или мы?) имеют, должны иметь какие-то общие свойства характера. Что называется, друг от друга недалеко стоим. Сарафанов, этот шустрик-мямлик, — с ним более или менее ясно. Склонность к абстрактной болтовне. Гульнара? Пока не очень понятно, но так или иначе — она тоже здесь.

Когда-то в «кораблике» напротив, на цветастой хмельной Гражданочке жила такая же прекрасная девушка. Недоступная, как Джоконда, и нереальная, как обещание вечной жизни. Они с Вячиком были примерно одного возраста и, кажется, симпатизировали друг другу. Вячик, во всяком случае, сильно симпатизировал.

Время от времени за девушкой приезжал мужчина на «Жигулях» и куда-то увозил ее, а через некоторое время привозил обратно. Мужчине было лет тридцать пять. Вячик тогда так и определил его: толстый и лысый мудак лет тридцати пяти. К нему даже смешно было ревновать, поскольку Вячик искренне верил, что дружить с таким великовозрастным человеком девушка может только для того, чтобы покататься на его автомобиле. Ошибался, конечно. Сегодня, думал Вячик, мне самому тридцать пять. Я полноват и лысею. В каком-то смысле я, безусловно, мудак. Таким образом, жизнь все правильно расставила по местам…

Его размышления прервал неясный шум. Вячик прислушался. Звук тяжелых капель доносился с половины Сарафанова, с каждой секундой становясь все сочнее, звонче, отрывистее, и наконец слился в один мерный гул. Что-то у него там просочилось, труба какая-нибудь, подумал Вячик.

— Эй, — крикнул он, подходя к шкафу, — Сарафанов, что там?

Ему не ответили. Журчание становилось все напористее, где-то совсем рядом за перегородкой. Черт возьми, заснул он там или ушел куда-то? Вячик постучал по шкафу. Молчание. Теперь до него доносился только звук струй, бьющих фонтаном. Завозился Матвей, очевидно, где-то там у него замкнуло контакты. Он закружился в диком танце, время от времени взмахивая руками. Вячик вслушивался в звуки падающей воды. Похоже, у Сарафанова действительно начинался потоп.

На всякий случай Вячик еще раз проверил телефон. Тишина в трубке. Он сунулся в кухню, потом снова в прихожую. Из-под шкафа высунулся язычок воды и, обессиленный, замер. Пока. Пока там где-то не прорвет последнюю преграду, и поток хлынет, не удерживаемый уже более ничем, уничтожая все на своем пути…

В этот момент до Вячика донеслось едва уловимое шлепанье босых ног. Он замер. Встав на все четыре и заглянув в щель под шкафом, Вячик увидел ступни, а чуть выше — края подвернутых брюк. Затем полное ведро мягко опрокинулось на расстеленную тряпку и новый язычок воды раздвоился, перетекая на его половину. Месть за вчерашнее посещение Гульнары! Вячик встал на ноги и тихо прошел в свою комнату.

10

Наступал вечер. Или, во всяком случае, Вячику так казалось. Он уселся на оттоман и раскрыл первую попавшуюся под руки книжку. «Половая психопатия и фрейдизм» — прочел он на обложке. Надо же — всюду жизнь! Не иначе, специально для меня подбирали. Мягкие ароматные ладони неожиданно закрыли Вячику глаза.

— Гульнара? — обрадовался он, отложив книжку на всякий случай обложкой вниз.

— Где ты ходишь? Я уже хотела идти тебя искать. Сарафанов говорит, что замерз, пока мыл пол. Предлагает выпить глинтвейна. Я приправки принесла. Пойдем, мы уже все приготовили.

— С ним? — Вячик подумал о пристрастии Сарафанова к комбинациям вин и ядов.

— Да. А что? — Гульнара делала вид (или правда), что ничего не знает про инсценированный Сарафановым потоп.

«Вот я ужо до него доберусь, — думал Вячик. — А пока черт с ним, пойдем как ни в чем не бывало пить глинтвейн. Опять, небось, придумает какую-нибудь леденящую душу историю про знаменитых отравителей прошлого. Лишь бы сам в бокальчик чего-нибудь не плеснул, с него станется».

Сарафанов, разумеется, был на посту, выглядывал из часов и обозревал окрестности, как отдельностоящая вавельская голова. Стол был выдвинут из-под «игроков в шахматы», тех, кого Вячик с испугу принял за живых особистов. Их тела из папье-маше вповалку лежали невдалеке, как поверженные идолища языческой — языческой, конечно же — эпохи.

— Боже, до чего я замерз! — Сарафанова бил озноб так, что это было заметно даже из-за перегородки. Пустой бокал в его руке трепыхался, как пойманная лягушка. Поверх пледа Сарафанов накинул пальто, но и это, очевидно, не помогало. Кастрюлька с глинтвейном стояла на плите, распространяя изысканные ароматы.

— А носки ты надел? — спросила Гульнара, заглядывая в окошечко часов.

Такая забота о самочувствии Сарафанова с ее стороны слегка покоробила Вячика. Тот, впрочем, только молча кивнул с несчастным видом, передавая Гульнаре бокалы богемского хрусталя.