Больно, но терпимо. Но вот шипение, явно содержащее своеобразный мат, раздалось уже на оба уха, перекатываясь в мозгах шариком из раскаленных отравленных иголок.
Зато моей маленькой черствой душонке стало сразу так хорошо и приятно-о-о-о… Ровно до того момента, пока правая рука, самовольно извернувшись, не вонзила торчащее прямо из нее лезвие в мою же ногу.
— Ах ты тварь!
Следующие минут пять прошли в отчаянной борьбе с собственной взбесившейся конечностью.
— Дядя, а что ты делаешь? — раздался удивленный голосок откуда-то с берега.
Остановившись, я недоуменно посмотрел на стоящую у кромки воды девочку. Лет десять на вид, чумазая, в каком-то рванье, но с ясными беззлобными глазами и неподдельным любопытством на мордашке.
— Купаюсь, — смутился я, выдергивая из бока кинжал.
Вода вокруг была мутной и красной от крови. Впрочем, не уверен, что в ночной темноте это можно было разглядеть — даже мой кошачий глаз сильно скрадывал цвета, выдавая все в основном в сероватой гамме.
— Не похоже, — покачала лохматой головой девочка. — Дядь, с тобой все нормально? Головой ни обо что не бился?
— Бился, — честно признался я, припоминая все предметы, которые успели разбиться о мою кашежуйку за короткую, но насыщенную жизнь. — Бутылками, углами, дверями, сковородками, мечами, стенами, горшками…
— Я вижу, — фыркнула малявка. — Может вылезешь? Простынешь ведь.
— Ну, простуда мне точно не грозит, — проворчал я, отходя на более чистый, незамутненный участок воды и начиная уже нормально умываться, а то по-прежнему выглядел как мокрая свинья после скотобойни со взорвавшимся дерьмопроводом. — Живучий я слишком… для простуды…
Пока споласкивался, девочка сидела на бережку и неотрывно за мной наблюдала. Странно, но под этим взглядом безумие начинало потихоньку отступать, а в голове прояснялось. Будто вместе с кровью и грязью смывалось все то неадекватное состояние, что нарастало последние несколько часов, грозя захлестнуть меня с головой и унести куда-то в пучину Бездны.
Выбравшись, я по-собачьи отряхнулся, после чего присел рядом с девочкой и начал по очереди перебирать свои железяки, протирая их от влаги. Все же даже фэнтезийное железо подвержено ржавчине от долгого контакта с водой.
— Тебя как звать, дядя? — спросила девочка, наблюдая за моими манипуляциями.
— Андрэ. Или Андрей, кому как удобно. Вот только последнее имя может вызвать… нездоровую реакцию в некоторых кругах. А тебя, мелкая?
— А я Мют, — ответила она.
— Ну, приятно, — хмыкнул я. — Наконец-то, хоть какое-то односложное имя, а не всякая абракадабра. Кстати, а скажи-ка мне, Мют, — я обтер последний сюрик пучком травы и поднялся на ноги. — Тут у вас бордель в округе есть?
— Это где девушки спят с парнями за деньги? — уточнило «невинное дитятко».
— Он самый, — кивнул я.
— Правильно мама говорила, всем вам, парням, только одно и нужно, — вздохнула девочка.
— Да не для того, — я порылся в кармашках пояса и выудил небольшой, туго завязанный кожаный мешочек. — Мне прах… одного друга развеять надо. А я обещал сделать это в лучшем столичном борделе! К сожалению, я не уверен, что смогу добраться до «лучшего», так что развеем над тем, что есть.
— А он погиб достойно? — серьезно уточнила девочка, почему-то с подозрением обнюхивая мешочек.
— Более чем, — честно ответил я, вспоминая обстоятельства «смерти». — Можно сказать, пал в неравном бою от клыков взбесившейся твари.
— Тогда пошли, — кивнула девочка и, вскочив на ноги, быстро побежала куда-то в сторону темных ночных переулков.
— Шустрая, но недостаточно, — фыркнул я, легко ее нагоняя. — И хорошо, что дядя не педобраз.
— А почему? — от такого вопроса я споткнулся и чуть не покатился кубарем.
— В смысле?!
— Ну, почему хорошо? — уточнила пыхтящая малютка. — И что такое педобраз?
— Дядя имеющий… педагогическое образование.
— А-а-а… — понятливо кивнула она. — А это что такое?
— Хрень хреньская, которая не помогает ни в жизни, ни в работе, — честно признался я. — Это я тебе как живой педобраз говорю.
— Но ты же говорил, что не педобраз?
— Нет.
— А теперь говоришь, что да.
— Ну да.
— Дядь.
— Что?
— У тебя точно с головой не в порядке.
— Я знаю.
Минут через пятнадцать мы петляли по темным подворотням. Уж не знаю, как эта мелочь так хорошо ориентировалась в ночном городе, но вела вполне уверенно. Причем на местных фэнтезийных гопников мы нарвались только один раз, и то им хватило моей скособоченной рожи, выскочившей в свет факелов, чтобы с ужасом проглотить все ругательства и дружно рухнуть в обморок.
— Я что, такой страшный? — уточнил я, пнув напоследок одного из играющих в бессознанку бандюков, отчего тот взвизгнул, но продолжил прикидываться трупом.
— Очень, — честно призналась девочка.
— А ты тогда чего не боишься?
— Ты добрый.
— Я?!
— Угу. Всех спасаешь.
— Кого именно?
— Всех, — серьезно ответила эта мелюзга. — Побежали?
— Побежали.
Буквально через пару шагов мы выскочили на довольно широкую, относительно остальных, улочку. Такие же темные окна с закрытыми ставнями, обшарпанные деревянные стены, въедливый запах тухлятины… Но тут хотя бы был один источник света — окна необычно большого и добротного для этой части города здания, с крепким забором и распахнутыми воротами. У последних, в свете двух масляных ламп, дежурила пара дуболомного вида секьюритронов с квадратными мордами.
