Вводно-обзорная лекция - [4]

А во-вторых, потому, что Грамши был первым, кто подверг специальному классовому анализу феномен «массовой культуры». Это тем более интересно, что Грамши мало того, что сидел в тюрьме и был оторван от общества, но и не мог опереться на какие-либо теоретические разработки предшественников – потому что тогда еще никто не осознавал, какой монстр из «массовой культуры» вырастет. «Массовая культура», которую мы знаем, пришла из Америки, сначала она победила европейскую классическую культуру в самих Штатах – это произошло во время II Мировой войны, и в условиях военной горячки и военной пропаганды этого просто не заметили – а до того два разных культурных мира, две разные культуры – масскульт и подлинная, «высокая» культура – боролись. Следовательно, в Италии в 20-е – 30-е масскульт еще только пробовал себя. Грамши обратил внимание на это явление, исследовал, рассмотрел и показал, что это – специфический вариант мещанской культуры, которая, если она победит, будет способна успешно блокировать радикальное изменение общества. Поскольку «массовая культура», в отличие от других культурных феноменов, имманентно агрессивна и претендует на полное вытеснение всех других культур, на уничтожение альтернативы себе. Но если не существует никакой альтернативной ей культуры, то подрастающие поколения не смогут воспринять оппозиционные, радикальные идеи. Эти поколения не просто на другом языке будут говорить, язык – это еще ладно, язык можно выучить, воспринять – они не способны будут думать. Им будет непонятно, а зачем вообще думать? Зачем вообще что-то делать? Зачем вообще мне развиваться, зачем вообще мне заниматься политикой, зачем читать, философствовать, творить (и уж тем более творчески, революционно изменять мир), если «нормальное» человеческое существование, «как все знают», – это когда ты можешь жрать, пить и трахаться? И всё. Ну и плюс минимум безопасности.

Теперь о Карле Корше и о Дьёрде Лукаче. О них речь пойдет по многим причинам, но, возможно, о них удастся рассказать в одной лекции, – поскольку оба (независимо друг от друга) сделали одно общее важное дело – они попытались еще в 30-е годы сформулировать представление о революционере вне революции. То есть о том, как должен вести себя радикальный революционный субъект в условиях, когда он не видит в ближайшем будущем реального шанса реализовать себя в том деле, ради которого он существует, то есть в деле революции. Эти их разработки были безусловно важными для всей дальнейшей радикальной теории, потому что, как известно, в периоды спада революционного движения, поражения революции, всегда начинается отток кадров: «вдруг» огромное количество людей «прозревает» – обнаруживает, что оно "занималось не тем", что оно «верило не в то». И нужны определенные знания, определенные механизмы для того, чтобы уже на ранних стадиях понять, что таких-то людей нужно сразу отсеивать, что с ними просто не надо связываться, а также нужны определенные знания для того, чтобы разработать технологии, которые поддерживали бы радикальную часть общества, враждебную существующему социальному устройству, в те времена, когда она, эта часть общества, загнана в неблагоприятные условия. Я говорю не о подполье – подполье сплачивает: когда люди оказываются в условиях общей опасности, они держатся друг за друга, в подполье как раз вышеупомянутые вопросы не встают – там всё идет по накатанной дорожке: ты прячешься – тебя ищут, находят – ты убегаешь; вообще, у тебя выбора нет, с тобой всё понятно: ты либо печатаешь листовки, либо транспортируешь подпольную литературу, либо взрываешь бомбы и т.п. А вот что делать, если ты не в подполье, но оттеснен на периферию общественной жизни? Бьешься, бьешься головой о стену – а результатов вроде никаких? Устраиваешь пикеты – а никто тебя не слушает? Клеишь листовки – а никто их не читает? Что делать в такой ситуации, как поддерживать людей, чтобы они не выдохлись? Этими вопросами интересовались Корш и Лукач еще в 30-е годы, и то, что они тогда поняли, наработали, оказалось очень ценным. Это, впрочем, стало ясно очень поздно – в 70-е годы, после неудачи «молодежной революции», когда произошел массовый, катастрофический отток из революционных движений, когда множество людей, вроде бы вовлеченных в борьбу против Системы, вдруг разбежались по щелям, как тараканы. И те, кто не хотел быть тараканом, и при этом не хотел выглядеть даже в собственных глазах сумасшедшим, попытались в ситуации развала найти что-то, за что можно держаться, попытались понять, как существовать, что делать в этой ситуации. Тогда они и обнаружили, что еще давно – в 30-е годы – Корш и Лукач работали над тем, какими технологиями можно удерживать себя и товарищей от разложения.

Следующий, о ком будем говорить, это Мао Цзэ-дун. С ним тоже получилось так, что все основные идеи были сформулированы еще до войны. Мао нам интересен тем, что он создал оправдавший себя исторически вариант радикальной идеологии для отсталой страны «третьего мира», для крестьянской страны, и притом восточной, для Китая. Точно так же, как большевики, например, создали успешный вариант радикальной идеологии для России – тоже для страны крестьянской, полуколониальной, отсталой, как сейчас бы сказали, для страны «третьего мира».