Вверх тормашками в наоборот - [40]

— А ты попробуй, рискни здоровьем, шкаф.

И наконец-то мне удалось сделать то, о чем я мечтала весь этот сумасшедший день! Резкий выпад — я подсекла ногой здоровяка под коленкой и рванула на себя со всей дури, на какую была способна. Йессс! Туша покачнулась и рухнула на землю, позвякивая побрякушками.

Жутко мешал этот балахон — жалкое подобие платья: естественно, я запуталась и грохнулась бы вслед, но меня выручил святой Геллан, подхватил на излёте.

Повисла тишина, как мутная слеза на щеке горького пьяницы, чтобы через секунду разразиться хохотом. Ржали радостно, мужики и меданы. Хохотал даже упавший, не спешил с земельки подниматься.

— Как она тебя, а? — восхищалась толпа, прицокивала языками, прищёлкивала пальцами.

— Молодец! Наша девка! — хорошо хоть не каждый счёл своим долгом по плечу меня похлопать. Ручищи-то у них… правильные.

— Ужинать пора. Дела подождут.

И толпа начала рассасываться. Я только глазами моргала: разводились костры, быстро, умело, в воздухе запахло вкусным. Солнце садилось, валилось нехотя за горные пики.

Откуда-то пришли коровы, погоняемые какими-то зелеными страшилами. Геллан сказал, что это деревуны. Мясные коровы были похожи размерами на слонов — огромные неповоротливые туши с маленькими головами, молочные — резвые, пакостные, как меданы, с широко расставленными в разные стороны рогами и огромным выменем с восемью сосками. Доили их меданы. По-моему, эти брыкухи никого больше и не слушались…

Я что-то ела, пила вкусное-вкусное парное молоко — густое, жирное, как жидкая сметана, но сладкое, как растаявшее мороженое…

В свете костров мир вокруг казался нереальным, потусторонним. Головы медан и их мужчин — яркие мазки на вечерней палитре: перемешанные, вспыхивающие, хаотичные.

Не пойми откуда полились звуки музыки, словно кто-то перебирал струны и нажимал на клавиши где-то там, в тёмном небе — тягуче, старинно, немного монотонно. А затем мужчины запели. Как менестрели в дремучем средневековье. Не знаю, не была, не видела, но ощущение — такое. От этих одежд из кожи, с плащами да узкими штанами. От камней драгоценных, что в свете костра уже не казались такими кричащими и безвкусными…

Пели они, как ангелы: по-неземному красиво, на несколько голосов, отчего казалось, что музыка везде: в воздухе, костре, голове, сердце… Пели они о дальних странствиях, драконах и воинах, коварстве и любви. Пели о подвигах во имя правды и чести, о битвах кровавых и мужах великих… И что-то такое смутное ворочалось у меня внутри, как большой шар, в котором появлялись и исчезали образы, тянулась нить из каких-то глубин, куда я хотела, но боялась заглянуть…

После еды и песен меня разморило, хотелось лечь на землю, обняться с травой и спать долго-долго… Но противный Геллан усадил меня на Савра, и мы отправились в обратный путь. Я уже ничего не боялась: ни полумрака, ни дороги в облаках. После всего пережитого страх ушёл куда-то далеко, растворился, растаял, уполз поискать другие, менее стойкие души…

Как мы добрались до замка, я не помнила. Кто куда и кого нёс — догадываюсь. Помню его руки, заботливо снимающие сапоги с ног и укрывающие тёплым одеялом. А дальше — провал. Долгожданный и счастливый: я пережила этот день! И какая разница, что будет завтра…

Глава 21 Тайные планы на проклятых камнях. Лерра̀н

Ночь упала плащом странника: простым, неприметным, плотным. Без звёзд-украшений, без диска Луны. Влажная духота согревала, но не давала дышать полной грудью. Он слышал, как ворочаются тучи — неповоротливые изменчивые монстры на сносях, готовые разродиться проливным дождём. Но ещё рано, ещё не сейчас…

Он не любил ночь, хотя она давала ему время для раздумий и манёвра. Его раздражали звёзды — их нельзя достать и пощупать, а ему нравилось ощущать весомую тяжесть в ладони, видеть, осязать, чувствовать материальность. Поэтому он и верил только в то, что реально. Любовь, высокие чувства, душа — удел поэтов да экзальтированных дев. Мягкая плоть, восторженные глаза, восхищение — цепь, которую можно намотать на кулак, чтобы притянуть, приворожить, заставить делать так, как нравится ему. Так, как хочет он.

Даже в юности он был лишён многих иллюзий. А от тех, что прилипали на короткое время, научился избавляться безжалостно, без колебаний и сомнений. Есть только цели и способы их достижения. Поэтому он не мечтал, а ставил задачу и добивался своего.

У него было всё, чтобы притягивать, сулить, ничего не обещая на словах, очаровывать и манипулировать. Голос, улыбка, красивое лицо, открытый взгляд — товар, который продаётся легче, а раскупается охотнее, чем украшения и наряды. Очарование нельзя пощупать, зато можно ощутить. Какая разница, как это называется и откуда берется? Главное — это работает на него и позволяет получать желаемое.

Ночь дышала звуками, охала далёким эхом, сопела простужено и прятала глаза хищников. Он ждал, как и они. Терпеливо и почти без азарта: зачем тратить энергию, если жертва всё равно подойдёт близко, и останется только ударить лапой, чтобы ухватить кусок плоти.

Воздух дрогнул почти незаметно, пошевелил онемевшими пальцами, но он почувствовал неуловимое движение, как зверь чует приближение добычи.