Вверх тормашками в наоборот - [41]

— Ты опоздала. — сказал тихо, без эмоций, не оборачиваясь.

Он мог позволить маленькую роскошь — стоять спиной. У жертвы слишком много страха и мало сил, чтобы осмелиться ударить или хотя бы попытаться поступить безрассудно. Впрочем, он всё равно успел бы повернуться и выпустить когти первым.

В его голосе, ровном и спокойном — он знал — жертва слышит угрозу. Пусть слышит: это её право и её слабость.

— Я не могла раньше. В замке неспокойно, все взбудоражены: ухайла прорвалась из Потусторонности, сверкающий стило пробил обеденный стол… И властитель вернулся поздно.

Он широко улыбнулся — хищно, с наслаждением. Она все равно не видит, поэтому можно ненадолго выпустить демона-триумфатора из себя.

— Рассказывай. — полуобернувшись, искоса посмотрел на жалкую фигуру, закутанную в длинный плащ с капюшоном, который скрывал лицо. В этом и нужды-то не было: ночная гостья так низко склонила голову, что в темноте вообще нельзя понять, есть ли у неё голова…

— Что ты хочешь узнать, динн?

Он почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки. Непроизвольно, инстинктивно, и это слегка разозлило: ему нравилось контролировать свои тело и эмоции, инстинкты и порывы.

— Что за небесный груз приволок вчера ночью твой властительный выродок? — положил слова ровно, как идеальное полотно, без раздражения и злости. Пальцы расслабились и разжались — горячие, послушные, гибкие.

— Девчонка, динн. Любопытная, живая, чужая… Вряд ли она тот самый груз. Но это единственное, что появилось в замке прошлой ночью.

— Девчонка? — он почувствовал, как смялась ткань голоса, пошла заломами иронии, морщинами сарказма. Но можно больше не сдерживать себя — зачем?

— И что есть у этой девчонки? Сила, способная разрушить и уничтожить? Ловкость, которую не переиграть? Оружие, перед которым рухнет на колени Зеосс?

Фигура покачала головой, но в темноте почти не видно движений. Только колебание воздуха даёт ему зрение даже в почти кромешной тьме.

— Ничего этого нет. Обычная, лет четырнадцать-шестнадцать. Коса до пояса да любопытство из всех щелей. Одета, как мальчишка… была. Уже в платье — и на вид теперь больше похожа на девушку из властительных семей. Плачет, пугается, путается. Смотрит в отражатели. Вытянула ухайлу, но нежиль убил властитель, а она лишь тряслась да боялась.

Ему хотелось хохотать. Смачно, громко, пока не брызнут слёзы. О, как он будет наслаждаться, наблюдая за лицом Пиррии! Он продлит удовольствие: расскажет обо всём медленно, с паузами, чтобы не пропустить ни единой гримасы, ни единой смены настроения! Бедная повёрнутая огненная сайна. И за это она скандалила в ночи с малахольным выродком?

Девчонка. Сегодня есть — завтра нет. Лучше не выпускать из виду, но и торопиться не стоит.

— Ступай прочь. И следи за девчонкой внимательно. Будешь приходить через ночь, сюда же.

Он слегка прикоснулся пальцами к подбородку пришелицы. Почувствовал дрожь и улыбнулся. Запустил руку под капюшон и провёл ладонью по щеке. Мягкой, нежной, тёплой. Она задрожала всем телом и невольно пискнула. Сдавленно, приглушённо, жалко. Он отослал её — она могла уйти, но не посмела, подавленная его рукой, невесомой лаской, которая казалась ей каменной плитой необъятных размеров.

— Через ночь. Здесь же. — повторил спокойно, даже не пытаясь надавить. — Или ты знаешь, что случится.

Она сделала шаг назад. Ладонь заскользила и упала, освободив жертву. Он услышал, как быстро зашуршала одежда, заколебался воздух, потревоженный лёгкой, почти воздушной поступью. Уходила быстро, как только могла, но не смела бежать, чтобы не оказаться в его когтях ещё раз за малодушие и для урока.

Он отвернулся. Шагал неспешно, впечатывая сапоги в каменный пол. Незачем двигаться легко и бесшумно. Умел, но не любил делать так. Куда приятнее слышать твёрдую поступь, уверенный шаг, слышать, как камень отзывается на тяжесть ног — гулко, с легким шарканьем, с медленной оттяжкой…

Здесь он хозяин, и можно отбросить личину, как грязную использованную одежду. Сколько их? Не сосчитать. Но каждый раз он доставал новую, ибо хорошо помнил выемки. Не нужно подгонять, примерять, привыкать. Чистые маски, созданные непревзойдённым искусством лицедея вживаться в роль так, чтобы верили: он настоящий, такой и есть. Никто не догадывался о маленьком секрете: он уже и сам не знал, какой он, где заканчивается театр, а где начинается настоящая жизнь Леррана.

Он мог пройтись по этим коридорам с закрытыми глазами, ни разу не споткнувшись, не зацепившись плащом за угол или плечом — за стену. Знакомое место, изученный маршрут. Путь знают не только ноги, но и все чувства, которые у него есть. Ослепнув, оглохнув, перестав обонять и ощущать, он смог бы приползти сюда и найти неказистую дверцу, полностью слившуюся с неровной стеной.

Он наклоняется и проводит рукой по шероховатой поверхности. Здесь только тёмный мейхон — старый, как вечность. Щелчок. Тёмный мейхон не умеет трансформироваться, поэтому приходится толкать неповоротливое чудовище рукой. Дверь скрипит визгливо, недовольно, со злостью. Сгибаясь и сжимая плечи, он проскальзывает в открывшийся проём.

Здесь нет окон и света. Зато есть огонь, который даёт тепло и освещение. Нескладная фигура машет руками, дирижируя каким-то своим гениальным мыслям. Попасть в такт этим движениям, понять их смысл и течение — невозможно. Это как ручей, что берёт начало непонятно откуда, прокладывает путь через камни, извивается, льётся струйкой или превращается в бурный поток — всё зависит от местности, окружающего ландшафта, времени года и дождей. Больше солнца — иссякает, больше влаги — бурлит и может снести на своём пути всё.