Введение в философию - [50]
В немецкой психологии вместо деления на две части сделалось обычным трехчастное деление: мышление, чувствование и хотение, – как мне кажется, не к выгоде понимания душевных вещей. Здесь не место входить подробнее в это дело; я замечу только, что отделение друг от друга чувствования и хотения представляет собой невозможную вещь! На примитивной стадии развития они составляют одно: нет чувства, которое не было бы в то же время волевым побуждением, и нет возбуждения воли, которое приходило бы в сознание не облеченным в чувство. Только на высшей ступени развития душевной жизни, в человеке, происходит в известной степени отделение чувства от воли; эстетические чувства являются почти без момента волевого побуждения; это – чистые чувства настроения без импульса, и до известной степени здесь бывает также и волевое определение без возбуждения чувства; разумная воля может определять деятельность мыслями о цели, без непосредственных чувственных побуждений и даже вопреки им.
Если мы принципиально удержим двухчастное деление, тогда поднимается дальнейший вопрос: как относятся друг к другу обе эти стороны душевной жизни? Одинаково ли они первоначальны, или же на одну из них следует смотреть как на первичную, коренную деятельность, к которой другая примыкает как вторичное развитие? Для обыкновенного представления ближе всего такое понимание, что представление есть первая и собственно характеристическая функция души, что чувство и желание, напротив того, являются как нечто случайное и вторичное, встречающееся там и здесь как побочное действие хода представлений: что представление обозначит какхорошее или дурное, то воля начинает затем желать или избегать. И психология нередко исходит из этого же воззрения; я назову его интеллектуалистическим. Гербарт развил его систематически. Его психология представляет собою попытку вывести все явления сознания из представлений и их отношений. Представления являются для него первичными элементами душевной жизни: они, подобно элементам телесного мира, устойчивы, взаимно притягиваются и отталкиваются, теснят друг друга и соединяются между собой. Задача психологии состоять для него в том, чтобы формулировать законы движения представлений и объяснить из них все остальные явления.
В новейшее время психология все более и более склоняется к тому чтобы рассматривать волю как первичную и основную сторону душевной жизни, ум же, напротив, – как вторичное развитие. Шопенгауэр стоит во главе этого направления. Он видит в воле основную душевную функцию, которая не может быть выведена из представления, но, наоборот, первоначально выступает вообще без представления или ума, как слепое стремление или влечение, и лишь с увеличивающимся развитием вырабатывает себе ум в качестве орудия[34].
Для меня нет никакого сомнения, что Шопенгауэр со своей поразительной силой ясного и глубоко проникающего созерцания является здесь лучшим руководителем, чем пронизывающее остроумие Гербарта, направленное на анализ и синтез понятий. Только до тех пор, пока имеются в виду исключительно явления в развитом человеческом сознании, может казаться, будто представление есть собственное содержание душевной жизни, лишь случайно прерываемое возбуждениями чувства и воли. Если же направить взгляд на весь великий живой и одушевленный мир, то тотчас же становится ясно, насколько второстепенна роль ума в сравнении с волей.
В пределах низшего животного мира едва ли кому придет в голову полагать содержание душевной жизни главным образом в функции стороны представлений. У низших форм животной жизни вообще вряд ли может быть речь об уме; медуза, полип, инфузория, вероятно, ничего не представляют себе и не мыслят; они не знают ни о себе, ни о внешнем мире; слепое влечение определяет жизненную деятельность, немногим разве иначе, чем в неорганическом мире слепые силы определяют движение. Подобно тому, как капля воды падает, т. е. движется с определенным ускорением по ближайшему пути к своей цели, центру земли, не зная ничего ни о земле, ни о законе тяготения, или как частицы ее без представления о геометрическом законе располагаются при кристаллизации по определенной схеме, так живое существо почти с той же верностью шевелится и движется по направлению к своей цели – сохранению своей собственной жизни и жизни вида. Как здесь, так и там объективная цель одинаково мало является субъективным намерением; животное ничего не знает об окружающей среде и своих жизненных условиях, равно как о потомстве и виде. Не предвидение целей и уразумение средств являются сопровождающими явлениями жизненных процессов, а ощущения влечений и возбуждений чувств.
Мало-помалу в возвышающемся ряду животной жизни к воле начинает присоединяться ум. С увеличением сложности организма и его функций, с расширением его отношений к окружающей среде – выступают органы чувств и нервная система, а с этими последними, – как мы предполагаем – ощущение и восприятие, как их внутренняя сторона. Инстинктивные движения поступают теперь под руководящее влияние восприятия; правда, цель еще не предвидится, деятельность не познается и не избирается как средство: пчела ничего не знает о своем потомстве и зиме, не имеет никакого понятия о процессах питания, но она при всякой деятельности, при разыскивании цветов, при постройке ячеек, при кормлении потомства руководится восприятиями и следами воспоминания, представляющимися физиологически как нервные процессы и расположения. У высших животных вместе с мозгом развивается память, и только с этой последней дается возможность примитивной жизни представлений. Теперь на деятельность воли оказывает влияние уже не только одно восприятие настоящего, но и представление прошедшего и будущего; одновременно с этим полагается также начало размышления и произвола.
