Введение в философию - [130]
Можно находить точку преткновения в том способе, которым Кант вводит и проводит эту мысль; основная же мысль совершенно справедлива. Существу, которое не обладало бы волей, а было бы чистым рассудком, совершенно невозможно было бы доказать значение или хотя бы только смысл царства целей и нравственного миропорядка, как его внутренней закономерности. Для человека же с человеческой волей, определяемой высшими целями человечества, вера в нравственный строй мира естественна и необходима. И вера эта необходимо становится краеугольным камнем всего его миросозерцания. Неизбежно, чтобы на нашей философии запечатлевались как черты нашего ума, так и черты нашей воли. И видеть в этом фальсификацию нашего мировоззрения – у нас вовсе не больше причин, чем в пространственно-временно-причинной форме нашего познавания. Наша философия есть человеческая философия; как люди, мы не можем ни иметь, ни выносить какой-либо другой[86].
Против этого воззрения отрицательный догматизм возразит: это значит возводить в принцип естественный недостаток нашего мышления. Это, конечно, так, мы склонны веровать в то, чего мы желаем. Но задача философии и науки заключается именно в том, чтобы освободить познание от влияния воли. Первоначально воля господствует над всем и вполне определяет собою понимание вещей; так возникли те многообразные суеверия, о которых повествуют нам антропология и история. Мало-помалу в науке рассудок настолько взял верх, что место пристрастного толкования заступили добросовестное наблюдение и непринужденное признание фактов. Наука показывает теперь всюду, что естественный порядок природы не только не потворствует нашей воле или дает склонять себя, как это размалевывала себе детская фантазия, а, напротив, идет своей собственной дорогой, оставаясь совершенно равнодушным к человеческим намерениям и повинуясь одним только вечным, великим законам. Следовательно, к чему обманывать себя, к чему мыслить вещи, которых нет? Брать вещи так, как они есть – вот мудрость и в то же время мужество. Какая польза может быть в том, чтобы предаваться ложным представлениям?
Конечно, никакой. И ежедневно повторявшийся опыт, без сомнения, показывает нам, что естественный порядок природы идет наперекор нашим намерениям и даже разрушает то, что нам мило и дорого. Но разве этим уже решено, что действительность равнодушна не только в частностях, но и в общем, не только к случайным отдельным намерениям, но к нашим конечным и высшим целям, и что, следовательно, вера в «моральный строй мира» есть только приятный самообман?
У меня нет намерения входить здесь в разбор старых вопросов о природе и значении зла, о возможности теодицеи. Я возражу просто вопросом: как же нужно было быть устроено миру, чтобы эта вера могла быть допустима, по крайней мере, хоть как возможная? Примерно, должен ли был бы естественный порядок быть послушным всякому желанию или даже предупреждать его? Была ли бы у нас тогда причина думать, что естественный ход вещей управляется Провидением на нашу пользу? А. Бюхнер (Kraft und Stoff, стр. 236) думает: «безумцем был бы тот, кто вздумал бы серьезно утверждать, что земля устроена премудрым и всеблагим Провидением, как подходящее для него местожительство. Только крайнее напряжение телесных и духовных сил делает вообще для человека возможным существование на ней под постоянной угрозой тысяч опасностей». Следовательно, мы только в том случае имели бы право веровать в Провидиние, если бы природа давала нам возможность жить без напряжения наших сил? Если бы не существовало никакой работы и никаких неудач, никаких болезней и смерти, если бы земля была страной дармоедов, тогда – и только тогда – мы могли бы веровать, что она есть творение благосклонного Бога?
Конечно, все мы раз в жизни грезим о стране, в которой нет ни работы и беспокойств, ни худа и зла, – видим желанные сны о рае. Однако, в бодрствующем состоянии мы очень хорошо видим, что рай этот был бы не для нас – до тех пор, пока мы остаемся тем, что мы есть. Мы годимся для земли, а не для рая. Мир, в котором не было бы препятствий и помех, неудач и зла, не был бы миром для нас; где было бы тогда место для сильной воли и смелого действия, для серьезной борьбы и славной победы? Хороша для меня та среда, которая ставит мне сообразные с моими силами задачи. Хорош для народа, хорош для человечества тот мир, который своими препятствиями вызывает и развивает его силы и способности. Без препятствий, естественных и нравственных, не было бы задач и работы, не было бы вообще жизни и истории. Кто хочет жизни и истории, человеческой жизни, тот хочет и препятствий, хочет и худа и зла – не ради их самих, а как условий упражнения человеческой воли, и работы, как материала для упражнения сил и добродетелей. Мир назначен служить для упражнения сил, а не для пассивного наслаждения
