Вулканы не молчат - [9]

— Я не о людях, — сказал Яков Иванович, — люди превосходно прокормятся. А вот зверье отсюда уйдет. Если, конечно, выживет до утра.

— Да что вам зверье?! — донеслось оттуда, где надо было быть Литвинёву. — Зверье, зверье… Самим бы до утра дотянуть!

Хоть и было понятно, что кричал Литвинёв, голос все-таки был не литвинёвский. Тот — бодрый, слова, как петушки на палочках, все на восклицательных знаках. А этот — с надрывом.

— Странно он себя ведет, — пробормотал Яков Иванович. — На него как-то не похоже. Пришел молча, лег тоже молча. Странно…

— Эй, Литвинёв! — крикнул Спартак. — Боишься, что ли?

Литвинёв хотел отмолчаться, но после недолгой паузы снова подал голос, и снова чужой:

— Я фотоаппарат потерял.

Яков Иванович с профессиональной заинтересованностью спросил:

— А сколько он стоил?

— Да хоть рубль!.. — заражаясь яростью Безымянного, взбурлил Литвинёв. — Думаешь, камеру жалко? Я же самый момент щелкнул.

— Спроси завтра в столовой, — посоветовал Спартак. — Там оставил. Больше, по-моему, негде.

Литвинёв длинно и как-то многоступенчато завздыхал, и мне показалось, что теперь вместо него на кровати лежал вдоволь наплакавшийся ребенок.

— Из столовой я с фотоаппаратом вышел. Это уже по дороге. Меня чуть машина не задавила.

«Та самая», — подумал я, вспомнив, как метался с плотно закрытыми глазами в узкой колее дороги.

А Литвинёв рассказывал:

— Шла машина. Ее же не видать, а по гудку слышно: совсем близко. Я на сугроб, а сугроб выше меня. Ну, я давай прыгать. Про все забыл, лишь бы наверх выскочить.

Литвинёв опять вздохнул, длинно и многоступенчато.

— А ведь я самый момент щелкнул.

Он снова завел рассказ о том, как наводил объектив на исчезавшее в кратере солнце и как тут же ахнуло. Казалось, только это одно и было стоящим в его жизни.

Занятые несчастьем Литвинёва, мы не сразу обратили внимание на то, что залпы Безымянного стали глуше и доносились реже. Совсем редко.

Часов около двух ночи наступила полная тишина. За окнами посветлело, будто пора было наступать рассвету.

Я вышел на крыльцо. Пахло жженой серой. Туча исчезла, но воздух до конца не очистился, Казалось, кто-то очень старательно сметал с загрязненного неба остатки ядовитой пыли, и она туманом оседала на землю. С каждым таким взмахом невидимой метлы небо становилось чище, яснее проступали звезды. В ярком и влажном их сиянии мне виделось любопытство Вселенной к тому, что здесь происходило и чему я сам был свидетелем.

В поселке все было черным: черные дома, черные сугробы. Редкие огни в окнах казались затухающими угольками огромного пепелища.

Через несколько лет мне удалось взглянуть на извержение Безымянного глазами ученых.

«30 марта 1956 года колоссальный взрыв, сила которого сравнима с силой взрыва атомных бомб, потряс окрестности. Черная, зловещая пепловая туча поднялась на высоту 40 километров. Вершина сопки Безымянной оказалась взорванной. Образовался огромный кратер диаметром около километра, имеющий форму клешни, открытой к востоку. Из этой клешни, из этой огнедышащей пасти были извергнуты в виде палящих туч сотни миллионов кубометров раскаленных камней, песка и пепла. Под палящими тучами снег кипел, превращался в пар и воду. Потоки воды и грязи, увлекая массу камней, ринулись со склонов вулкана в речку Хапицу и далее в реку Камчатку»[2].

Мартовским взрывом Безымянный, казалось, до последней пылинки истощил «пороховые» запасы, созданные им за двести лет гробового молчания. На самом же деле это была лишь на редкость солидная заявка, словно бы рассчитанная на то, чтобы разом и навсегда привлечь к себе внимание ученого мира.

Своего он добился. О нем писали сотни газет и журналов, специально ему посвящались доклады на международных симпозиумах вулканологов.

Когда в 1964 году в Петропавловске-Камчатском работало второе Всесоюзное вулканологическое совещание, в адрес его президиума пришла телеграмма:

«вулкан Безымянный приветствует: участников вулканологического совещания тчк эксплозивная (то есть взрывная. — В. К.) деятельность вулкана резко усилилась тчк пятого сентября на протяжении дня образовалось не менее десяти раскаленных лавин, их длина три с половиной километра тчк ночью на растущем куполе периодически светится несколько раскаленных участков, имеющих температуру около 800 градусов».

Очередная вспышка, самая сильная после памятной мне ночи, потрясла Безымянный десятого марта 1965 года. На другой день я разговаривал по телефону с директором Ключевской вулканологической станции доктором геолого-минералогических наук Александром Евгеньевичем Святловским.

Вот его рассказ.

В ночь на десятое сейсмографы отметили серию легких колебаний, исходивших непосредственно от вулкана. Утром Безымянный и окрестные сопки окутались непроницаемой пеленою облаков. Спасибо, помог ветер: он очистил вершины, и у нас появилась возможность наблюдать за пепловыми выбросами.

Довольно скоро темная полоса пепла заслонила собой все небо. В Ключах стало темно, но это продолжалось недолго: пепловый шлейф стремительно потянулся к Тихому океану.

Днем группа вулканологов вылетела в район Безымянного на самолете АН-2.