Вулканы не молчат - [34]

Утром Геннадий спросил:

— Кто ночью шумел? Ты, Саня?..

— Ну.

— Крыс разгонял?

— Лисица кашу воровала.

Геннадий засмеялся.

— А Питкин, наверное, не понял, что это лиса. Даже не высунулся из палатки. Ну и нюх же у тебя, Питкин. Опозорился.

Питкин лежал у символического входа на кухню. Услыхав ласковый упрек хозяина, подбежал к скамье, кинул передние лапы на колени Геннадия и потянулся счастливой мордой к его лицу, собираясь приложиться к нему собачьим поцелуем.

Геннадий вовремя отвернулся.

— Уйди, Питкин. Сегодня я тебя презираю. Опозорился… А-яй, опозорился.

— За что ты его, начальник? — спросил подошедший с берега Костя. В руках он держал две связки крабов. Костя выудил их, сидя в лодке, в пятнадцати метрах от берега. Там у него был «огород» морской капусты. Крабы сползались туда, привлеченные кухонными отходами, которые Костя сбрасывал в «огород» специально для приманки.

Положив на стол обе связки, Костя наклонился к Питкину:

— За что он тебя?

— Ты представляешь, — весело заговорил Геннадий, — оказывается, ночью к нам лиса приходила, а Питкин прозевал.

— И что? — нисколько не удивившись, спросил Костя.

— Что значит — что… — Геннадий почти возмутился. — Какой же он охотник, если зверя проворонил.

— А это недостойное занятие — гоняться за алаидскими лисичками. Здешняя лисичка — не зверь.

— Ну, Костя!.. Какого же ему зверя надо?

— Дикого. А эта лисичка — она как домашняя.

Костя работал в экспедиции четвертую неделю и знал об острове все, что можно было узнать. Что-то в его познаниях было от книг, прочитанных им перед выездом в экспедицию, но в основном он черпал из собственных наблюдений.

Заступившись за Питкина и набив крабами висевшее над костром эмалированное ведро, он с подробностями, выдававшими в нем незаурядного натуралиста, обрисовал житие алаидских лис.

На остров, окруженный лежбищами сивучей, увитый гнездами водоплавающих птиц, рыжие лисы попали приблизительно шестьдесят лет назад. Поселили их здесь не ради биологического эксперимента, а затем чтобы сделать необитаемый остров охотничьим угодьем. Лисы расплодились, и какое-то время их отстреливали. Но вот уже двадцать с лишним лет они не знают запаха охотничьего пороха, как не знают и боязни оказаться в лапах более сильного зверя: ни волки, ни росомахи на Алаиде не водятся.

Лисы живут семьями. В отношениях между ними существуют жесткие правила, в чем-то повторяющие знаменитую конвенцию сыновей лейтенанта Шмидта. У каждой семьи своя территория, и вторжение чужака карается по всей строгости звериных законов.

Ничто не делается напрасно, даже у зверей, и можно предполагать, что до поры до времени «конвенция» соблюдалась свято.

И вдруг это извержение. В радиусе трех километров от места взрыва за несколько дней образовалась черная пустыня. Норы грызунов, за которыми охотились лисы, замуровало пеплом и шлаком. Многие десятки зверей оказались бездомными. Где взять пропитание? В угодья, меньше пострадавшие от вулканического пепла, их не пускали блюстители «конвенции». А справиться со своими сытыми соседями ослабленные животные не могли.

Голодные, они бесцельно метались по черному пространству, источавшему непривычный для них сероводород. Вулканологи, прибывшие на Алаид, видели тощих лис, бродивших по прибойной полосе в поисках морских ежей. Разгрызая колючий, хрупкий, как яичная скорлупа, панцирь, они вылизывали из него пресную полужидкую массу, которой в каждом панцире набиралось от силы десять — двенадцать граммов.

Ежей выбрасывало только в шторм, а дней через десять после извержения, будто нарочно, море затянуло туманом — установился штиль. Ежи, которых выплеснуло раньше, были нарасхват. Их терзали топорки, бакланы и чайки. Лисицам доставались объедки.

После таких невзгод они должны были по-своему благословить тот день и час, когда увидели шагающих по склонам Алаида людей. Сначала на обнищавший берег высадились вулканологи. Следом потянулись журналисты и кинооператоры. Запахло консервами и духовитым жаром преющей на костре каши. Обездоленное зверье потянулось к палаточным бивакам, рыскало по следам вулканологов: там, где прошел человек, обязательно затеряется колбасная кожура, хлебный огрызок, крошка сыра или галет.

Страха лисы не знали от рождения. Человек же оказался на редкость добродушным. Иногда он на них покрикивал — беззлобно и только ради того, чтобы лишний раз убедиться в хладнокровии рыжих аборигенок. И только потом, когда лисы стали хозяйничать в палатках, растаскивать все, что были в состоянии утащить, человек понял, что в своем добродушии он явно переусердствовал.

— Ну, вы же знаете, — продолжая рассказ о лисах Алаида, сказал Костя, — там, наверху, работает Сенина киногруппа. Самого Сени сейчас нет, ушел в Северо-Курильск. А без него тут произошла такая история. Оператор с ассистентом отправились на съемку. В палатке осталась девушка Наташа. Вы скоро ее увидите. Серьезная девушка.

— Ты не отвлекайся, — улыбнулся Геннадий.

— Про девушку Наташу — это я для того, чтобы вы о ней знали, — спокойно пояснил Костя. А кроме того, она в данном эпизоде — главное действующее лицо. Так вот, мужики ушли на съемку, а девушка Наташа захотела подсушить рафинадик. Его несколько дождичком смочило, а рафинадик, надо сказать, был последним. Разложила его на камушке и задремала. Естественно, в палатке.