Вулканы не молчат - [32]

Место для лагеря Геннадий выбрал в тот первый поход с морскими пограничниками, когда пришлось довольствоваться осмотром зоны прорыва с палубы корабля. Что от него требовалось? Безопасность, наличие пресной воды и хотя бы минимальные удобства для высадки людей и доставки снаряжения на берег. Черные, ничем не защищенные окрестности прорыва не годились по всем статьям. Опасно. Речушки, если они здесь были до извержения, скорей всего, засыпаны пеплом и шлакам. Берег пенится накатами — для «десантных» операций неподходящ. На территории прорыва в лучшем случае можно было поставить палатку для вынужденных ночевок и хранения подсобного имущества.

Залив Отваги, если идти вдоль берега, находится двумя километрами южнее. Странное дело: он весь открыт морю, лишь с боков его заслоняют два мыса, а будто другой мир — этот залив. Волны с белыми трезубцами, пробежав, может быть, тысячу миль, у самой черты залива вдруг пропадали, оставляя на заколдованном рубеже каемку ряби.

Берег залива, начиная от ближнего к месту извержения мыса Бакланьего, представлял собой сплошной обрыв высотой до семидесяти метров. Узенькая полоска прибоя у ног обрыва была загромождена крупными валунами. Лагерю валуны — не помеха, но где гарантия, что однажды волны не сломят сопротивления залива? В случае шторма (это потом подтвердилось) полоска с валунами станет глухой ловушкой.

Идеальная площадка нашлась в южном уголке залива рядом с мысом Кудрявцева. Здесь оказалась крошечная бухточка, вдавленная в берег между мысом и древним шлаковым конусом. По прикидке вулканологов конусу было от трех до пяти сотен лет. Сейчас от него осталось лишь полконуса. Сторона, обращенная к заливу, была не то со временем размыта гигантскими штормами, не то отколота и обрушена в воду сильным землетрясением. Половина, прижатая к обрыву, осела, и пласты в камень спрессованного пепла нависли над берегом волнистыми козырьками.

Ровная, покрытая крупным галечником прибойная полоса бухточки, сравнительно пологий подъем на плато, водопад в двадцати метрах от бывшего конуса — все устраивало начальника экспедиции и его спутников, вынужденных искать место для лагеря, не сходя на землю.

Предлагая читателю столько топографических подробностей, я хочу, насколько это мне под силу, сориентировать его на местности, где будут протекать многие события, а заодно показать, что лагерь для вулканолога — не последнее дело. Через три года после пробуждения Алаида (к тому времени заканчивалась работа над рукописью этой книги) начнется извержение камчатского вулкана Плоский Толбачик. Там вулканологам придется переносить лагерь семь или восемь раз, делая это под градом раскаленного шлака. Работа трудная, лишняя, и не поддается никакому определению связанный с нею риск.

Нет, не напрасно один из вулканологов как-то сказал: «Было бы место для лагеря — извержение мы и спровоцировать можем».

Привязка палаточных сооружений к местному рельефу была сделана настолько блестяще, что это даже вызвало настороженность Геннадия:

— Черти, сколько же вы на это времени убили?

Как ни странно, его успокоило то, что архитектурной и строительной фантазии наших предшественников хватило всего на два объекта. Остальные — большая жилая палатка, продуктовая (она же — для связи, в ней посреди мешков, ящиков и картонных коробок стояла рация) и палатка временной сейсмической станции были распяты кое-как, готовые при первом дуновении охотоморца лечь на землю. Их мы потом перетянули, благоустроили внутри.

Но два сооружения оставались славным напоминанием о первопроходцах Алаида.

Под козырьками разрушенного конуса волнами вымыло глубокий грот. В него были поставлены четыре железные бочки — опора для настила из досок. На этом возвышении с приставной лесенкой по-чаячьи разбросила крылья белая палатка. Ее мы заметили еще на подходе к заливу — так чисто она вкрапливалась в темное обнажение пепла.

Остановившись напротив грота, Костя, на правах лица, облеченного комендантскими полномочиями, объявил:

— Палатка начальника и его ближайшего окружения.

В ближайшее окружение он, помимо себя, включил Нину. Нам — Цюрупе, Якунину, мне и Саше Кречетову, которого я пока не видел, отводилось место в «общежитии».

Вторая достопримечательность лагеря — кухня. Сначала это была хорошо выровненная открытая площадка с длинным самодельным столом и такими же длинными скамьями, железной печью, установленной в стороне от кострища, и зеленым, сбитым из толстых досок ларем.

— Кухня, — рассказывал Костя, приглашая к осмотру этой святыни, — была приличной. Только не обеспечивался санитарный минимум: всякую еду употребляли с пеплом. Тогда сделали крышу.

Крыша — многометровый тент, натянутый скосом от травянистого склона к галечнику прибойной полосы. В центре кухни вкопан столб, приподнимавший середину тента на высоту, недоступную пламени костра. А для того чтобы снаружи подпора не выглядела горбом, от ее макушки к склону и галечнику натянули веревку. Крыша получилась на четыре ската. И дождь на верху не накапливался, и ветер с моря не задувал.

Успев побывать в нашем «общежитии», а теперь оказавшись под высокой, упруго покачивавшейся крышей, где пахло незастойным дымком и, отдыхая от работы, сам по себе копошился огонек костра, я почувствовал: эта кухня — самый уютный уголок на Алаиде и на всем белом свете.