Вулканы не молчат - [31]

Уже шли по заливу, когда на камнях, бывших продолжением мыса, возвышавшегося по правому борту, закопошились, соскальзывая в воду, сивучи. То были мои давние знакомые.

— Как называется этот мыс?

— На карте, — сказал Геннадий, — мыс Кудрявцева. А из-за них, — он показал на лежбище, — его часто называют Сивучьим. Ну, а тот, слева — Бакланий. Там бакланы гнездятся.

Площадь, на которой обосновался лагерь, была невелика. Большую ее часть занимала прибойная полоса, покрытая крупными кругляками. Палатки стояли на узком, напоминавшем топчан, уступе. И сразу же за палатками поднималась заросшая кустами и мелкой травой береговая круча.

Мы ждали, что к берегу из палаток сбежится ликующая толпа ветеранов прорыва. Но что-то им помешало устроить своему начальнику шумную встречу. На валуне у самой воды, в одиночестве, точно кому-то позируя, стоял Костя Скрипко. Сапоги с поднятыми отворотами, коричневый, растянутый беспрерывным ношением свитер, борода и усы, которых в нашу последнюю встречу в институте у него не было, длинными клиньями спадавшие на лоб волосы — все говорило о долгом пребывании этого человека вдалеке от цивилизации.

— Спешу, товарищ начальник, доложить: вчера вечером группа во главе с товарищем Глёбой Флёровым отбыла в Северо-Курильск. Нас двое. Я да еще Саня Кречетов. Из хозяйства Токарева.

— На чем они могли уехать? Я ведь Глёбу на этот корабль ориентировал.

— А тут другой кораблик подходил. Тоже пограничный.

— Ну, хитрюги! — Геннадий по-своему объяснил неожиданный для него отъезд группы. — Это они от меня сбежали.

— Не думаю, — попробовал возразить Костя.

— Ты не выгораживай. Скажи — не захотели отчитываться.

Глеба Флёрова я знал достаточно хорошо, чтобы представить его в роли начальника группы.

Сам невысокий, он по временам носит большую черную бороду, сросшуюся с густыми усами. Кому бы другому такое украшение — страх было б глаза поднять. Добродушного, мягкоироничного Глеба ничто не меняет, даже борода, которая для него не больше чем шутка. Пошутить, поработать в свое удовольствие он любит. А начальственная жилка, к огорчению Геннадия Авдейко, в нем не проросла.

— Светлые головы, мои ребята. Только несерьезные.

Геннадий знал, что такой группой, какая была у Флёрова, руководить по классическим канонам — сделан, проверь, сходи, доложи — просто немыслимо. Здесь что ни подчиненный, то бывший начальник. Даже самый молодой в группе Анатолий Хренов до поездки на Алаид успел походить в начальниках отряда, состоявшего из пяти человек. Послушать, кто, когда и каким экспедиционным предприятием руководил, так можно подумать: не академический институт, а школа хозяйственников. Хотя дело простое. Каждый полевой сезон охватывает десятки объектов. Везде нужны группы, а где группа, там руководитель. Иногда перед выездом в поле вулканологи (я говорю о тех, кого знаю) сами договариваются, кому из них быть начальником. «Выдвиженца» представляют в директивную инстанцию для утверждения. Между участниками будущей экспедиции, порой, ведется драматическая «предвыборная борьба», направленная на то, чтобы не угодить в начальники. Какому ученому интересно отвлекаться от полевых исследований на учет и распределение продуктов, заботу о транспорте и на все прочее, включая итоговый отчет о проделанной работе?..

Уловка с «выдвиженцами» проходит не всегда, а если проходит, то лишь в условиях обычного поля. Для работы на извержениях начальников экспедиций подбирают директор института и его заместители. Начальнику этого ранга в одинаковой мере нужны научная компетенция и твердость руки организатора.

Геннадий Авдейко — из тех немногих, чья научная стезя легла в одну линию с административной.

Все еще недовольный, он осматривал хозяйство лагеря.

Между камнями вполуповал торчали геодезические зонты. Геодезисты носят их на случай дождя, чтобы прикрывать теодолиты. Вулканологам они служили защитой от пеплопада. Теперь, когда воздух Алаида очистился от пепла, ненужные зонты, пыльные и обвислые, напоминали собой усыхающие грибы поганки. Рядом валялись помутневшие от пыли полуметровые газовые пипетки, широкие клеенчатые штаны с лямками, какие выдаются рыбакам для работы на палубе, топоры без черенков и рассохшиеся черенки без топоров, обрывки троса, двуручная пила со свежей, еще не успевшей загустеть ржавчиной.

Потрогав каждую вещь руками, будто желая определить дальнейшую ее пригодность, Геннадий подозвал Костю.

— Это как называется?

Костя внимательно осмотрел предметы, через которые перешагивал так часто, что перестал их замечать.

— Ежели в совокупности, то, стало быть, это — инвентарь.

— А в каком он состоянии? Ты можешь объяснить, почему в лагере беспорядок?

— Так ведь дело такое, Порфирич: прежде всего — работа.

— Представляю, много вы наработали.

— Это еще надо проверить.

— Проверю, — с угрозой и радостным предчувствием своей правоты пообещал Геннадий.

— А кроме того, — игнорируя угрозу начальника, продолжал Костя, — приглядись, какой лагерь поставили. Оцени хотя бы архитектурную дерзость. Осмысление рельефа и прочее.

Геннадий вдруг улыбнулся.

— А знаешь, Костя, кажется, я по тебе соскучился.