Вулканы над нами - [71]

Капоралес, встревоженные тем, что чиламы не проявляют ни малейшего интереса к празднеству, стали подгонять их ближе и ближе к танцорам, так что некоторые из них стояли теперь совсем рядом с нами. Индеец, привлекший внимание доктора, уставился на свои босые ноги, по которым ползали муравьи. Он слегка склонил голову набок, как будто специально для того, чтобы ему было удобнее следить за передвижением насекомых.

— Главное, найти правильный ракурс, — сказал доктор Шоу.

Держа аппарат за спиной, доктор задумчиво обходил индейца кругом, потом вдруг подошел к нему вплотную, схватил за подбородок и заглянул прямо в глаза.

— Послушайте, что я вам скажу. — Он оглянулся на нас, и я прочел у него на лице профессиональный интерес. — Индеец болен.

Его нужно лечить.

Он передал мне свой фотоаппарат.

— Классический случай шизофренической кататонии. Смотрите: машинальность движений, полное отсутствие реакций.

Пробираясь через толпу, к нам подошел капорале и почтительно склонился, как хорошо вышколенный официант.

— El hombre enfermo[16] — сказал доктор.

— Si, muу enfermo[17], — с готовностью согласился капорале.

Он взял чилама за руку и повел прочь. Доктор Шоу глядел им вслед, качая головой.

— Бесспорный случай кататонии. Его нужно немедленно положить в больницу.

— Вам не кажется, что у них у всех кататония? — спросил я.

— В этом есть доля истины. Я еще не встречал индейца, который имел бы довольный вид, но я впервые вижу, чтобы все они, не отрываясь, глядели себе под ноги.

В небо взлетела ракета и с громким треском лопнула у нас над головой, оставив полосу дыма, похожую на лассо; индейцы, шаркая ногами, продолжали вертеться в своем бессмысленном танце; внезапно пробудившиеся громкоговорители подняли такой рев, что несколько черных бабочек, величиной с летучую мышь, слетели с дерева и запорхали по парку.

«А сейчас, — ревел гигантский электрический голос, — мы советуем тем из вас, кто не хочет пропустить красочный праздник цветов, направить свой путь на пласа, — иными словами, на площадь, где он вот-вот начнется»..

Я был уже сыт по горло, но Грета искусно притворялась, что не замечает знаков, которые я ей делал. Нам еще предстояло решить несколько очень важных вопросов, и я не хотел откладывать разговор ради прогулки с нашим американским другом.

— А, мистер Вильямс! Доктор Шоу! Я ищу вас все утро. — Перед нами возникла иностранная корреспондентка, вся в грациозном порыве, как готовый к прыжку гепард. — Добрый день, мисс Герцен, я уверена, вы так же наслаждаетесь, как и я.

Грета признала, что она наслаждается, и мисс Рэнкен наградила ее улыбкой.

— Я всегда боюсь прослыть слишком восторженной. Но все вокруг так интересно! Доктор Шоу, я твердо решила не отставать от вас ни на шаг. Я хочу заснять праздник цветов, а вы ведь знаете, какой я бесталанный фотограф.

— Я буду счастлив, мисс Рэнкен.

— Говорят, что индейцы в роскошных церемониальных костюмах будут украшать нас цветочными гирляндами. Это напоминает Гавайские острова.

Доктор сделался задумчивым.

— Если так, нужно перезарядить аппарат цветной пленкой. Вы с нами, друзья?

— К сожалению, нам пора уходить, — сказал я, неприметно толкнув Грету.

Глаза доктора выразили печаль.

— Что ж, в таком случае… Постойте… Вот это объект!

Он еще не кончил говорить, как я заметил какое-то движение вокруг: все чиламы подняли головы и глядели в одну точку. Прямо к нам шел Мигель, интенденте. Он согнулся под тяжестью ящика, который тащил на. плече: сомнения не оставалось — это был тот самый знаменитый ящик. Мигель спотыкался на ходу, словно клоун, изображающий пьяного на цирковой арене. Пробежав несколько шагов, он замирал, не распрямляя спины и качаясь из стороны в сторону; затем делал несколько поспешных шагов вбок, чтобы сохранить равновесие, и снова бросался вперед. Лицо его было искажено усталостью и залито потом.

Я стоял, не сводя глаз с Мигеля. Несколько минут я пытался понять, что же происходит, и вдруг с ужасной отчетливостью осознал, что случилось нечто, не имеющее никакого отношения к туристскому празднику. Мигель был по ту сторону этих декораций и лицедейства, бессмысленного шутовства танцоров и тупого столбняка чиламов. И пьян он был тоже не как обычно. Это было священное опьянение, нужное ему — единственному оставшемуся на воле знатному чиламу, которому дозволено взять в руки ящик, — чтобы соблюсти новогодний обычай своего народа. Что толкнуло его к действию? Был ли то внезапный взрыв протеста?

Или же падение и продажность Мигеля были только маской слабого и обиженного, надетой в защиту от неслыханной продажности захватчиков, огражденной законом и судами?

Послышался голос доктора Шоу:

— Одну минутку, я его сейчас сфотографирую.

Мне следовало бы растолковать ему, что то, что здесь творится, совсем не материал для туристских снимков, что к происходящему надо отнестись с почтением, с осторожностью. Но доктора Шоу уже не было. Он бежал навстречу Мигелю, шляпа в одной руке, аппарат в другой, галстук развевался на ветру. Веселый голос в громкоговорителе вдруг смолк, и мы услышали загадочный жужжащий звук; это были чиламы; казалось, все они одновременно втягивали воздух сквозь стиснутые зубы.