Что ж, радовало, что неказистое в общем-то произведение так неплохо зашло. Мы вдарили ещё раз, нам не жалко, в этот раз после окончания гимна никто не стал ждать, пока начальство похлопает в ладоши, зрители в этом плане проявили инициативу.
Затем более-менее переставшая выглядеть смущённой Лада исполнила «Проводницу», которая тоже была принята вполне благосклонно. А дальше ведущий сказал, что в репертуаре ансамбля железнодорожного училища есть и другие песни, хотя они и не на профессиональную тематику. И поинтересовался у зрителей, хотят ли они услышать от нас что-нибудь ещё?
– Давай! Конечно хотим! Пусть поют! – раздались крики из зала.
Тогда я сказал в микрофон:
– Хорошо, мы исполним ещё две песни, больше, думаю, не стоит, пора бы и честь знать. А то вон более старшие коллеги за кулисами уже перешёптываются.
В зале раздались смешки, которые перекрыл басовитый рык сидевшего в первом ряду начальника отделении дороги:
– Ничего, молодым у нас везде дорога.
– Особенно железная, – подхватил кто-то сзади, и смешки в зале переросли в хохот.
– Ну раз у всех такое приподнятое настроение, то мы исполним весёлую песню, которая называется «Незнакомка».
И эта песня, что называется, зашла. Задние ряды, где собралась в основном молодёжь, не только хлопали в такт вместе с передними, но и подпевали нехитрый припев:
Привет, незнакомка!
Привет, но не прощай
Звони мне, сестренка
Звони мне, обещай!*
Начальник отделения тоже хлопал в такт и одновременно с улыбкой что-то обсуждал с сидевшей рядом женщиной, наверное, женой, а может и заместителем. Хотя мне казалось, что в таком серьёзном ведомстве и заместители должны быть мужчинами.
А дальше я сказал, что в зале вижу немало немолодых лиц, и многие из присутствующих наверняка принимали участие в самой кровопролитной войне в истории. Ответом мне был одобрительный гул, после чего я продолжил, что сейчас прозвучит песня, которая посвящена матерям, не дождавшимся своих сыновей с фронтов Великой Отечественной. И не только с ТОЙ войны, поскольку и в наше время советским воинам приходится принимать участие в военных конфликтах.
В этот момент ко мне подошёл Валентин и шепнул на ухо:
– Макс, я не смогу… У меня какой-то спазм в горле.
Ну вот же ж… Только этого не хватало! Я отнюдь не рассчитывал, что петь придётся мне с моим голосом, которому явно не хватало брутальности. Но выхода не было, придётся рискнуть.
– Попробуй хотя бы на припевах помочь – так же шепнул я ему.
Дождавшись, когда зрители проникнутся моими словами и их лица станут серьёзными и сосредоточенными, я начал играть вступление. По ходу исполнения решил обойтись без педали, а то слишком уж жестковатым с ней получалась бы вещь, это может отвлечь сидевших в зале от смысла песни.
Я постарался полностью абстрагироваться от мысли, как зал воспримет исполнение такой серьёзной вещи 15-летним парнем. Просто делал то, что должен был делать. На последнем куплете даже в полусумраке зала заметил, что некоторые зрительницы (и не только пожилые) достали носовые платки. Прониклись, что, в общем-то, неудивительно. А когда мы закончили, в зале ещё несколько секунд стояла абсолютная тишина. И вот раздался первый хлопок, затем второй, и ещё, и ещё… Вскоре весь зал аплодировал стоя, и у многих, насколько позволяло видеть освещение, в глазах стояли слёзы. А начальник отделения встал и поднялся на сцену, пожав мне руку своей огромной ладонью.
– Спасибо, сынок! Прямо-таки душу вынул.
Тут уж и у меня непроизвольно защипало в носу. К счастью, на бис исполнять не пришлось, а то, боюсь, застрявший в горле ком не позволил бы мне это сделать. Разве что у Валентина прошёл бы его спазм, который он, вполне вероятно, попросту выдумал, испугавшись петь столько серьёзную вещь перед таким количеством зрителей.
– Вроде нормально выступили, – уже за кулисами, куда мы наконец ушли с нашими инструментами, с улыбкой сказал Юрец.
– Это было классно, – подхватила Лена.
В этот момент рядом с нами появилась невысокая пожилая женщина, на вид лет семидесяти. На груди – медаль «За трудовую доблесть». Подслеповатые глаза слезились, как оказалось чуть позже, вряд ли от старости.
– Я в войну мужа и сына потеряла, – сказала она чуть дрожавшим голосом. – А ты, внучок, спел, так сразу перед глазами они встали, Тимофей и Павлуша. Ему всего-то 19 лет было… Вот сейчас говорю с тобой, а сама их вижу. Спасибо тебе, хоть и больно мне сейчас, так больно, что сердце рвётся на части.
Она привстала на цыпочки и обняла меня, а потом резко отстранилась и исчезла так же быстро, как и появилась, оставив после себя лишь запах каких-то лёгких духов. Надо же, в таком возрасте, ветеран труда, наверное, всю жизнь шпалы ворочала, а продолжает пользоваться парфюмом. Ну и молодец, женщина в любом возрасте и в любой ситуации должна следить за собой.
На этот раз мы не стали ждать, пока нам предоставят машину для перевозки инструментов. Доставлял сюда я их один, а отсюда в училище, располагавшееся в паре сотне метров от ДК, дошли пешком, каждый держа свой инструмент. Правда, я нёс ещё и «Кремону», это была единственная гитара в чехле. Лена была освобождена от достаточно тяжёлого, упакованного в футляр синтезатора, за неё его тащил Юрка, а наша клавишница упорхнула с чувством выполненного долга.
