Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя - [29]

Приют

Сан-Паулу, 1990 г.

Мы с мамой и братом нашли переулок, где решили разложить коробку и переночевать. Мы сели, прислонившись спиной к серой бетонной стене, и мама взяла на руки моего брата. Он был такой славный и так уютно посапывал. «Интересно, – подумала я, – а я была такой же хорошенькой, когда была помладше и тоже спала у нее на руках?» У Патрика были пухлые щечки и короткие черные кудряшки. Ручки и ножки тоже были пухленькие, а голова – огромной на фоне маленького тельца. Знает ли он, как устроен этот мир и что у нас нет ни дома, ни денег? Понимает ли, кто я и кто мама? Так много было вещей, которым мы должны были его научить и от которых должны были защитить. Я была уверена, что мама защитит его, как защитила меня, а я ей в этом помогу.

Мы сидели молча. Ночь была теплой, небо потемнело. Я не видела звезд, но знала, что они где-то там. Было так странно, что есть вещи, которых ты не видишь, но они все равно есть. Как это так: в одну ночь я их вижу, а в другую – они вдруг исчезли? Почему их не видно днем? Мама говорила, что когда наступает день, солнце светит так ярко, что звезд не видно, потому что они очень бледные. Мне это казалось логичным, и все же я не могла до конца понять, как что-то может существовать, если его не видишь. Она объяснила: ведь и любовь есть, даже если мы ее не видим – ее можно только почувствовать. Долгое время я ничего не говорила. Одна нога у меня затекла. Я редко замолкала так надолго. Мама говорила, что каждый день в моей голове возникала тысяча вопросов, и каждый день ей приходилось давать мне тысячу ответов.

Я посмотрела на маму, которая просто сидела и смотрела перед собой в пустоту. Я пыталась понять, куда она смотрит, но ничего не видела. Потом снова посмотрела на маму и увидела, что лицо у нее грустное. Мне хотелось развеселить ее, и я стала думать, что бы такого сделать. Когда она грустила, мне всегда было не по себе, поэтому я сказала первое, что пришло в голову:

– Мам?

– Что?

– Завтра я найду много-много денег, и мы купим что-нибудь очень вкусное.

Я знала, что вряд ли раздобуду деньги, но также знала, что обязательно попробую. Столько раз мне хотелось просто войти в магазин, взять то, что нужно, и сбежать со всех ног. Мама говорила, что так нельзя, и взяла с меня обещание не делать этого. И я пообещала. Но обещание свое я нарушила, и за это мне пришлось не раз дорого заплатить.

Мама грустно улыбнулась и сказала, что уже утро нового дня. Я не понимала, как это возможно, ведь вокруг было еще темно. Она объяснила, что время движется по кругу, что в сутках один день и одна ночь, есть и свет, и тьма. Я спросила, что наступает раньше. Как узнать, где начало, а где конец? Мама улыбнулась и, казалось, повеселела – и я тоже.

– Ты знаешь, что часы круглые?

– Да.

– Можно взять у тебя мелок?

В одной из драк я отвоевала у какого-то мальчишки кусочек мела. Мне он очень нравился, и я часто рисовала им на асфальте. Писать я тогда не умела – даже собственное имя. От этого мне было немного грустно.

Камили говорила, что только богатые умеют писать, а крысам это не нужно, ведь мы никогда не разбогатеем.

Мелок почти исписался, но я все равно достала его и протянула маме. Сначала она нарисовала на асфальте круг, а потом написала в нем цифры. На самом верху, в центре, она написала число двенадцать, а потом – все остальные, по кругу, пока снова не вернулась к двенадцати.

– Вот как выглядят часы, – сказала она.

Я несколько раз воровала часы и знала, как они выглядят, но никогда не думала о том, как они устроены. Потом она нарисовала нолик над двенадцатью.

– Мам, а почему на месте двенадцати – две цифры?

– Тише! Сейчас объясню.

Она игриво улыбнулась, и я поняла, что она не злится – только делает вид. Я улыбнулась в ответ.

– Итак, моя милая, любопытная и практичная обезьянка, сейчас я объясню тебе, как устроено время, – иногда она называла меня обезьянкой, потому что мне нравилось лазать. – Мы говорим, что новый день начинается с ночи, – я уже собралась было задать вопрос, но она взглядом велела мне молчать. – Видишь, я написала наверху нолик?

– Угу.

– Ноль – это начало нового дня. За ним идет один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. В семь часов начинает светать – значит, наступает новый день. Начинается утро – девять, десять, одиннадцать, двенадцать. Когда часовая стрелка доходит до двенадцати – это полдень. Тогда мы снова начинаем отсчет от двенадцати – и снова наступает один, час дня. За ним – два, три, четыре, пять, шесть, семь, а потом снова темнеет. На часах – восемь, девять, десять и одиннадцать. А потом мы снова возвращаемся к нулю, и снова – новый день. И так продолжается день за днем. Часы каждый раз начинают отсчет заново. Понимаешь?

Я ненадолго задумалась, разглядывая нарисованные часы.

– Мам, так значит, один день – это два оборота по часовой стрелке?

– Да, так и есть.

– И каждая цифра – это один час?

– Да.

Я принялась считать от нуля до двенадцати, а потом – еще один оборот.

– Так значит, в сутках – двадцать три часа?

– Нет, двадцать четыре. Ты забыла посчитать ноль.

– Но мама, ноль – это ведь ничто, ты сама говорила.