Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя - [10]

– Но, мама, я же цвета какашки! – возразила я.

– Чепуха! Ты – цвета шоколадки, а шоколад – сладкий и вкусный, совсем как ты. Смотри, как бы я тебя не съела! – с этими словами она притворилась, что ест меня, и я захихикала: было щекотно. Я завизжала, чтобы она меня отпустила, но она продолжила притворно поедать мои руки, ноги, щеки и пальцы. – Какашка… А ты знала, что у тебя ореховый вкус? Так что скажешь – звоним Богу?

– А у него есть телефон?

– Не знаю, но попробовать стоит, правда? – она встала и помогла мне подняться. Людей вокруг было немного. Мы подошли к телефонной будке, и она подсадила меня; потом взяла трубку и протянула мне.

– Криштиана, как ты думаешь, какой у Бога номер телефона?

– Не знаю.

– А ты угадай!

– Мам, ну я не знаю!

– Ну попробуй!

– Хм-м-м… – я назвала первые пришедшие в голову цифры.

Она набрала номер – я слышала, как пищит телефон при каждой цифре. Когда она закончила, в трубке ненадолго стало тихо, а потом я услышала странный звук. Мама сказала, что теперь можно говорить.

– Но мама, это так странно!

– А ты все равно говори – Бог тебя услышит.

Я недоуменно посмотрела на нее.

– Господи, почему не бывает зеленых или красных детей? Почему они только белые, черные и коричневые?

Никто не ответил. Мама улыбнулась, взяла из моих рук трубку и повесила ее. Потом снова опустила меня на землю, взяла за руку, и мы пошли обратно по улице, туда, где нам предстояло провести ночь.

– Мам, похоже, у Бога нет телефона.

– Но он все равно тебя услышал.

– Значит, Бог мне ответит?

– Кто знает. Может быть, он придет к тебе во сне и ответит на твои вопросы.

– А Бог так может?

– Бог может все.

Когда мы вернулись в свой туннель и уселись на коробки, мама привалилась к стене, а я легла напротив. Она обняла меня и пожелала спокойной ночи, и я, довольная, заснула. На следующее утро я проснулась оттого, что мимо ездили машины и ходили люди. Многие шли, даже не глядя на нас. Один мужчина плюнул в нашу сторону и чуть в меня не попал. В ответ я показала ему язык. Мама строго посмотрела на меня и сказала:

– Криштиана, нельзя так себя вести!

Моя мама делала много такого, что и сейчас меня поражает. Для нее было важно, чтобы я хорошо себя вела. Если вам за тридцать, как мне, многие из ваших друзей детства наверняка уже обзавелись детьми. У большинства из них есть дом, надежное и безопасное жилище, где они могут не бояться жестокости этого мира. Если у вас самих есть дети, вы в тысячу раз лучше меня знаете, что такое вырастить и воспитать ребенка в современном мире. Я же никогда в жизни не пойму, как этим бездомным родителям удается воспитывать детей, несмотря на собственное нищенское существование. При всей бедности, моей матери хватало силы воли и решительности, чтобы каждый день отдавать мне свою любовь.

Для нее было важно, чтобы я не просто выжила, но стала хорошим человеком.

Люди, продолжающие заботиться о своих детях даже в таких условиях, настоящие герои – они живое доказательство того, что человек – удивительное существо. Моя мама знала: мы не должны опускаться до уровня человека, плюнувшего в нас. Она часто повторяла, что Бог все видит: и добрых людей, и не очень, а пропуск в рай не купишь.

– Криштиана, чтобы попасть в рай, нужно хорошо себя вести, а добро должно идти от сердца.

Жаль, что я не верю в такой рай – там, должно быть, чудесно.

Не помню точно, когда это случилось, но мама нашла работу: она устроилась уборщицей – кажется, на какой-то завод. Это было прямоугольное здание, в центре которого был небольшой дворик. Я помогала ей мыть туалеты. Мне казалось, я мастерски скребу, тру и таскаю ведра с водой – но, скорее всего, я просто путалась у нее под ногами. Мне было лет пять или шесть, и я любила бегать по фабрике. Мама говорила: главное, чтобы я не мешала другим людям работать, иначе ее выгонят и нам не на что будет есть. Когда я не бегала по заводу, здороваясь со всеми, и не помогала маме, я играла во дворе с землей.

Однажды ко мне подошел какой-то мужчина – седой и пожилой. Я узнала его: это он дал маме работу и разрешил ей брать меня с собой. Не знаю, был ли он хозяином этого завода или просто директором, но теперь он стоял передо мной и улыбался. Тепло поприветствовав меня, он спросил, чем я занимаюсь. Я указала на землю и ответила, что играю. Потом быстро прибавила, что когда закончу, то уберу за собой. Он рассмеялся, сказал, чтобы я не переживала, и стал задавать мне разные вопросы – как у меня дела, как дела у мамы, нравится ли мне здесь. Вопросов было много, но я вежливо отвечала – что дела у нас с мамой идут просто замечательно, и все хорошо, мы счастливы и очень благодарны ему за работу. Он спросил, понимаю ли я, как важна эта работа для моей мамы и для нас обеих.

Я ответила, что понимаю и что мы ему благодарны. Он все говорил и говорил, и мне вдруг стало неловко. Вдруг он сказал, что мама расстроится и рассердится, если я сделаю что-то не так и она не сможет больше здесь работать. Я смутилась и уже хотела было спросить его, можно ли мне идти, но решила, что это будет невежливо. Наконец мужчина спросил, хочу ли я леденец. Я ответила: «Да».