Второй круг - [52]
В дверь позвонили — это был шофер Коля. Чикаев не успел позавтракать.
На обочине дорога он увидел знакомого командира Ли-2 Ирженина и попросил шофера притормозить.
Добрый молодец, ладный, широкоплечий, узкобедрый, Ирженин в мгновение преодолел расстояние до открытой дверцы.
«Счастливчик!» — подумал Чикаев, поглядывая искоса, как Ирженин бросает свое крупное, кажущееся невесомым тело на заднее сиденье. Захотелось найти в нем какой-нибудь изъян: хоть зуб, тронутый кариесом, хоть прыщик. Нет. Все в порядке. И пахло от него свежестью и чистым бельем. Вот только уши. Что это у него с ушами? Отчего шкура слезла с ушей?
— Как жизнь? — спросил Чикаев.
Ирженин этот вопрос, наверное, по простодушию или из желания поболтать воспринял не как риторический и стал рассказывать о своих похождениях.
— Из-за этого вашего Мишкина или как там его…
— Мишкина, — буркнул Чикаев, — и тут он…
— Из-за него я чуть богу душу не отдал. Попал в пургу. И отморозил уши.
Чикаев вежливо изумился, думая, однако, о своем.
И Ирженин заговорил. Чикаев слушал его вполуха и вежливо кивал, глядя вперед на дорогу. Рассказ словоохотливого счастливчика Ирженина он воспринимал как побасенки «Всемирного следопыта» или «Вокруг света», до которых нам, простым людям, нет никакого дела.
— А самолет не сдуло? — спросил он.
— Мой — нет. У меня бортмехаником Войтин. И этим все сказано. А один унесло в бескрайнюю тундру.
— Да, стихия, — вздохнул Чикаев, — с ней нельзя на «ты»…
Дальше он не слушал Ирженина и думал, что зря остановил машину: мог бы и проехать мимо, невелика птица.
Он прошел в свой кабинет, сел за стол и перевернул листок календаря. Потом стал выписывать на отдельную карточку дела на нынешний день, определяя каждому свое время.
В кабинет вошел инженер управления, непосредственный начальник Чикаева — маленький, с солдатской выправкой, хотя в армии никогда не служил, с неподвижным, желтым лицом.
Пожимая с почтительной улыбкой протянутую руку, Чикаев полубессознательно прислушивался к аэродрому, как к самому себе, что не мешало ему обдумывать и визит шефа.
«Вот взлетел немецкий борт на Мюнхен… Повезли колеса в цех ремонта… Раздвигаются створки ангара».
По малейшему звуку он восстанавливал происходящее зрительно. Был в некотором роде ясновидцем.
Чикаев внимательно поглядел на шефа, надеясь, что тот хоть чем-то выдаст цель своего прихода. («Любопытно, что же решили в верхах относительно моего пребывания на посту?»), но глаза шефа были непроницаемы, как бездна океана для света луны. Чикаев грустно улыбнулся.
Инженер имел изысканную манеру сбора информации о работе вверенных ему служб, говорил избитые истины, а умники, досадуя, что их будто бы недооценивают, выбалтывали много лишнего, желая показать свой ум. Остроумие этого метода маскировалось еще и величественным видом шефа, в чем многие также усматривали признак глупости, а это некоторым приятно обнаружить в начальнике.
— Прошелся по стоянке, — начал инженер, — подумал, что предпосылки к неприятностям остались… Нет порядка…
«Такое говорит техник своему мотористу», — подумал Чикаев и сделал вид, будто размышляет над словами шефа. Он решил пока молчать, так как о размещении стремянок и колодок долго не поговоришь: разговор этот делается глупее и глупее с истечением времени. Особенно если на тебе генеральское шитье.
— К сожалению, все по-старому. И я не удивлюсь, если сегодня-завтра получу сообщение о повторении подобного же случая…
Чикаев сделал значительное лицо, как будто требовалось особое мозговое усилие, чтобы понять глубокие мысли шефа: подобно многим, он тоже ловился на «придурковатость» инженера.
— Может, пройтись по стоянке? — сказал он, надеясь, что нарушений, достойных долгого разговора, не отыщется.
— Да, конечно, — согласился тот.
Из кабинета через стеклянную галерею, пронизанную солнечными полосами, прошли в сумрачный и гулкий ангар. Инженер поглядывал по сторонам, проницательно щуря глаза. В ангаре еще работала ночная смена. Впереди через открытые ворота был виден аэродром и небо.
Инженер заговорил тихим голосом.
— Стремянки не на месте. Сдирают фильтры, а масло льют в гигиенические пакеты, а не в противни… А что надо делать в пакеты? А-а?
Попытка сострить.
Он говорил нарочно тихим голосом, чтоб никто, кроме Чикаева, не мог услышать его. И Чикаев принял эту предложенную шефом игру, и делал глубокомысленное лицо, и кивал. Со стороны должно казаться — на это, по крайней мере, они претендовали, — что они говорят о чем-то недоступном для понимания «среднего» человека.
Вышли на аэродромную стоянку.
— Концы… то есть ветошь разбросана… А что это? Это подъемник. Если во время запуска двигателей самолет сорвется с колодок и врежется в подъемник, что будет? А-а?
И вдруг до слуха Чикаева донесся звук запускаемого двигателя. Впрочем, это могла быть и холодная прокрутка или ложный запуск. Он прислушался и мысленно отсчитал двадцать секунд. Нет, это был самый настоящий «горячий» запуск: на двадцать первой секунде поступило основное топливо, гул усилился.
«Похоже, что слишком скоро растет температура за турбиной в первой половине запуска», — машинально подумал Чикаев.
Документальная повесть о спасении челюскинцев во льдах Чукотского моря советскими летчиками в 1934 году. Это одна из многих ярких страниц нашей советской истории. Предисловие Героя Советского Союза летчика А. В. Ляпидевского.
Журнальный вариант романа опубликован в «Москве» № 12 за 2003 год: http://www.moskvam.ru/2003/12/starostin.htm. После этого роман был кардинально переработан в 2004 году. Последняя правка сделана 9 мая 2005 года.Роман фактически был написан заново, состоялся как вещь. И — как роман христианский.
Академик Сергей Павлович Королев начал заниматься ранетами тогда, когда многие ученые и конструкторы называли ракеты чудачеством. Книга эта о молодости Королева, о времени создания Группы изучения реактивного движения (ГИРДа) и о том, почему именно этот период определил направление всей жизни академика С. П. Королева.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.