Второй круг - [124]

— Надо каждое свое дело делать как последнее. Чтоб тебя по нем запомнили. И слова надо произносить такие, как будто и они последние. И лучше молчать, чем вести пустые разговоры.

— О-о, высоко берешь!

Шла низовая метель, превращая двухэтажные дома в одноэтажные. Впрочем, дома иногда совсем исчезали в воющем снежном потоке.

В каптерке техсостава было натоплено, как в бане, но в печку, сделанную из железной бочки, подсыпали и подсыпали угля. Техники играли в домино. Приятно было, сидя в тепле, слушать пургу.

— Братья славяне, выручайте! — сказал Росанов. — Особый, непредвиденный случай.

— Что такое? — спросил один из техников, которого Ирженин запомнил как любителя помолоть языком.

— Надо выполнить регламент для продления ресурса.

— Как утихнет, сделаем для тебя все, что хошь.

— Я бы вас не дергал, если б не санрейс.

Техники переглянулись.

— Кстати, где тут у вас ветрозащитный щит и инструмент? — спросил Росанов. — Я в любом случае пойду на ероплан.

Техники снова переглянулись и начали подбирать необходимый инструмент, лампы-переноски и проверили прожектор. Потом стали не спеша одеваться.

Когда все исчезли в воющем безобразии пурги, Ирженин придержал Росанова и спросил:

— Почему они тебя послушались? Ведь они не обязаны.

— Это секрет, — заулыбался Росанов, — пойду тоже крутить гайки.

Ирженин пошел спать. Прислушиваясь к завыванию ветра, он думал о техниках на «свежем воздухе» и испытывал нечто похожее на угрызения совести.

Утром в комнату, где размещался экипаж Ирженина, вошел Росанов с отмороженными щеками.

— Все готово, — сказал он. — Пойду спать. Если будет окно, разбудите. Сейчас лететь нельзя. Без меня — ни мур-мур. — Он погрозил пальцем. Его слегка покачивало.

В два часа пополудни местного времени Ирженина попросили к телефону и сообщили, между прочим, что на Канин вылетел Ан-2 из Салехарда.

— Автобус к гостинице, — сказал Ирженин.

— Есть!

— Общий подъем! — сказал он, входя в комнату. От его сонливости не осталось и следа. — Разбудите Росанова. Пусть греет мотор и заправляется.

— А погода? А обед? — спросил радист.

— Обед в воздухе.

— Вообще-то, товарищ командир, это авантюра.

— Сейчас малость поутихло. Нам главное только добраться до старта и не заблудиться в пурге. А там гляди себе на ГПК да на авиагоризонт. В воздухе уже не страшно. Там все видно.

Росанов вышел из своего номера в одних трусах и по телефону попросил техников подогреть мотор. Он еще не проснулся окончательно, его глаза были не в фокусе.

— Инженер, — обратился к нему радист, — сознайся, чего это ради ты так лез из кожи? И идешь на нарушение?

— Так я тебе и сказал.

— Нет, не понимаю я тебя.

Росанов, слегка покачиваясь, уставился на радиста.

— Много понимать вредно для селезенки.

Послышалось лязганье гусениц, и появился из-за угла вездеход с зажженными фарами. Комья снега, летящие из-под гусениц, в лучах света казались раскаленными углями, а дым выхлопа, смешанный с паром и снегом, — пламенем.

Вездеход остановился у гостиницы. Шофер открыл дверцу и, стараясь перекричать вой ветра и гул мотора, сообщил:

— Автобус застрял.

— Начинается романтика, — проворчал Ирженин. Потом отбросил брезентовую полость, подбитую снегом, как ватой, и легко перевалил свое крупное тело через борт кузова.

Вездеход взвыл и залязгал гусеницами.

Анализ погоды по трассе и изучение схемы заходов на «аэродром» вряд ли могли бы настроить экипаж на очень веселый лад.

— Авантюра, — сказал радист.

Ирженин не мог не согласиться с ним. Но допустить, чтоб салехардцы пришли на Канин первыми, также не мог.

— Посадка на костры, — напомнил штурман, как бы надеясь, что командир «отобьет» рейс.

— Если не блуданем, — влез радист, намекая на штурманскую службу, склонную к «блужданиям», особенно над океаном, где нет наземных ориентиров.

— Прекратить склоку, — приказал Ирженин.

Когда подъехали к самолету, мотор уже был опробован и загорожен брезентовым щитом, чтоб не выдуло тепло.

Росанов, сидя на плоскости, держался за переднюю кромку крыла, чтоб не сдуло, и загораживал заправочный пистолет полой куртки.

Ирженин двинулся вокруг самолета «по схеме осмотра». Пнул ногой хвостовой лыжонок, пощупал руль высоты, постучал ладонью по стабилизатору, словно не доверяя глазам и желая убедиться в наличии этих частей на ощупь, и пробубнил:

— Хвост на месте, лыжонок на месте.

Он потрогал плоскость. Подойдя к радиатору, поглядел, закрыты ли замки капота, и постучал по капоту. Потом поймал красный длинный флажок на заглушке, похожий на трепещущую в потоке рыбку, и вытер выпачканную руку.

Росанов проверил, как закрыты горловины бензобаков. Потом проверил уровень масла по нырялу.

— Без масла не улетим? — съехидничал Ирженин. — А кстати, где врач?

— Я в кабине, — раздался женский голос из самолета.

Ирженин зашел в кабину и сказал:

— Здравствуйте. В полете садитесь поближе к пилотской кабине — там теплее. А что там стряслось?

— Похоже, самоубийство.

— Так мы на похороны? Тогда есть смысл переждать пургу.

— Он еще жив… А вы меня разве не узнаете?

Врач, молодая, не лишенная приятности женщина, глядела, запрокинув голову, на Ирженина.

— Узнаю. Мы с ваш уже один раз катались.